Только никому не говори. Сборник
Шрифт:
— Как в водевиле: спрятался от женского гнева. Якобы на минутку. Постоял в темноте. Вдруг — замок защелкивается. Положение смехотворное, голос подать — как-то…
— Стыдно? Ну сознайтесь: стыдно перед Настей?
— Скажем… неловко. В общем, понадеялся на Юльку.
— А дальше?
— Ну, огляделся. При свете зажигалки.
— И что увидели?
— Чулан. Бытовой скарб. Из-за ширмы торчал угол сундука. Прошел, сел, жду. Показалось, всю ночь. Очнулся от света, заглянул в дырочку (ширма
— Анатоль был в фуфайке?
— В рубашке. Но я его узнал по древнерусской бороде. По-моему, он был не в себе, скотина.
— За что вы его так?
— А, пьян. В руке держал куколку. Тут я возникаю. Он так и сел. А я удалился.
— Анатоль рассказал, что вы промчались в темноте как непонятное существо.
— А что он вам еще рассказал?
— Ничего особенного.
— Да свет он включил — чего врет? Улетучился я, правда, мгновенно.
— Каким образом вы улетучились?
— Через входную дверь. Я с прошлого года знал, что замок автоматический. На улице происходило народное гулянье.
— Во сколько все это случилось?
— В двенадцатом. Точнее сказать не могу, сгоряча не в ту сторону рванул, запутался в переулках. В метро я был без десяти двенадцать. И уже в общежитии вспомнил, что оставил на сундуке зажигалку.
— И вас не удивило, Генрих, появление здесь сатрапа из департамента, как вы выразились?
— Удивило. Но…
— Но?
— Да ничего. Как-то было… необычно.
— Необычно?
— Ну, тревожно.
— Но ведь ситуация была, скорее, забавной. Что вас встревожило?
— Ничего определенного.
— Вы действительно не знали про исчезновение Печерской в прошлом году?
— Все, что знал, я вам рассказал, — ответил Генрих твердо.
Викентий Павлович (импозантный, элегантный, за тридцать, в расцвете, так сказать, сил) был шефом предупрежден и встретил Саню с холодноватой любезностью (впрочем, расстались почти приятелями). Они сидели в его крошечном кабинете (в белой башне в районе Лужников) и беседовали. Перескочив, по русскому обыкновению — очень скоро, от вопросов насущных к национальным, мировым и т. п.: куда мы, черт возьми, катимся и когда все кончится. Никогда (Вика был настроен пессимистически), просто потихоньку поодиночке вымрем.
— А ваша фирма, кажется, процветает, — заметил Саня. — Владимир Николаевич упоминал про крупный заказ…
— Володя как ребенок, честное слово. — Вика улыбнулся снисходительно. — Хотя, признаю, организатор блестящий — но с излишним размахом, с риском. Да чтоб по-настоящему встать на ноги, таких заказов должны быть десятки. А я вот сижу с вами — и делать мне нечего.
В
— Викентий Павлович, что сказали в банке?
— Я ж тебе в «Праге» говорил.
— Да? Не помню. Головокружение от успехов. Так что?
— Сказали, ждать. Денег нет.
— Вот сумасшедший дом! — шеф исчез.
— А банк отсюда далеко? — поинтересовался Саня.
— Отсюда все далеко.
— Тяжело без машины, да?
— Да уж. Ползарплаты на такси просаживаю.
— Как же так в банке денег нет?
— Спросите об этом у министра финансов.
— Или в пятницу к вечеру казна иссякает?
— В нормальных заведениях такого рода соблюдается естественный баланс поступлений и выдач. И не ночью я там был, полдня проторчал.
— Ваши уже в «Праге» заседали?
— Подъезжали. Всей компанией. Я поспел вовремя.
— Викентий Павлович, ваш коллега характеризует вас как человека крайне делового и осторожного.
— Я только исполнитель.
— Вы и компаньон.
— Младший. У кого деньги, знаете, тот и заказывает гимны.
— Хотелось бы с вами посоветоваться.
— Да, пожалуйста.
— Я являюсь, как вам, может быть, известно, наследником дома в Останкино, где вы прожили год.
— Известно. Володя говорил.
— Вот что меня занимает: оседать на земле или продавать. Какова сейчас конъюнктура?
— Если продавать — только за валюту. Могу посодействовать, есть у меня тут один… приятель. — Впрочем, — Вика посмотрел на собеседника с сомнением, Майя Васильевна, кажется, крепка телом и духом.
— Слава Богу.
— Словом, вопрос непрост. С одной стороны, недвижимость есть недвижимость, особенно в столице. Дом старый, но добротный… отремонтировать, участок приличный. Но если соберутся частный сектор сносить, почти ничего не получите — это с другой стороны.
— Да, было бы жаль…
— Я думаю. Музей, не музей, а в детство я там как будто вернулся, игрушки, сказки… — Вика улыбнулся задушевно. — У меня был оловянный солдатик — любимый. Как у Майи Васильевны. И вот представьте — через тридцать лет приобрел точь-в-точь такого же.
— У тети Май?
— Нет, что вы. В Германию с Володей ездили связи налаживать, там. Майя Васильевна не продает и правильно делает. Зато у нее — особая атмосфера.
— Атмосфера тревожная.
— Как и по всей стране. По всему миру! Шутка ли — ломка такой великой державы. Но у вас я отдыхал душой.
— Вам не казалось, что в кабинете как-то нехорошо?
— Почему? Мне там было очень хорошо.
— А меня как-то поразило исчезновение той женщины, балерины, что жила до вас.