Только никому не говори. Сборник

Булгакова Инна

— Возьму. Хотя я-то не уверен.

— Что Анатоль убийца?

— Не уверен. Мое впечатление (подсознательное, ничем не подкрепленное) — заранее подготовленное убийство. Как я сказал одному человеку: заговор зла.

— Ну, философ и подготовил.

— Кажется, это не соответствует его личности, его чувству к ней. Нежнейшей жалости. Впрочем, не знаю… Но узнаю — сегодня же.

* * *

Сказать было легко, выполнить — невозможно. Анатоль спал в сарае. В засаленной своей фуфайке, в немыслимых ватных шароварах под ватным же одеялом. Если можно так выразиться — мертвецки спал. Ни уговоры, ни вспышки фонарика в лицо пробудить его

не смогли. Совсем переселился в сарай — и это понятно; из окна его комнаты не видно то пространство, где кончается сад и начинается огород, то пространство, где в пьяном его бреду происходят «явления».

И тетя Май. по-видимому, перестала следить за своим самогоном, пустила на самотек — в буквальном смысле слова. Ее опять нет дома. Элегантный лиловый халат висит на дверце гардероба. Саня взял в руки поясок. Похоже… нет. я уверен, что эта удавка была затянута на длинной белой шее. Что действительно противоречит моему убеждению — моей версии о преднамеренном убийстве. Да разве у меня есть версия? Ну, какая-никакая, а за эти дни составилась…

Саня прошел к себе (предварительно в десятый раз, наверное, постучав к Донцовым — ее нет, дом по-вчерашнему пуст, впрочем, девочки дома… неужели она передумала?.. этот второй — первый! — страстный план ни на секунду не упускался им из виду, своеобразно сплетаясь, переплетаясь с другим, криминальным).

Итак, версия. Единственный раз в году —13 октября — хозяйки, совершенно точно и заранее известно, не будет дома (теперь ее отлучки приобрели характер регулярный… ладно, не отвлекайся). Никого не будет дома. Поскольку ребята не слышали ни одного звонка в дверь до поднятого мною шума, Нину в дом кто-то впустил (если только она не украла ключи из куртки Владимира, что уж совсем невероятно). Ее кто-то поджидал в условленное время и открыл дверь, пока она не успела позвонить. Причем из всех жилых комнат — только из хозяйкиной видны калитка и подход к дому. То есть можно было видеть появление женщины в черном — вот почему преступление совершилось там, где оно совершилось (и именно теткина комната максимально удалена от «девичьей», где резвилась молодая парочка).

Вместе с убийцей Нина проходит и садится в кресло. Она не боится его, иначе не рискнула бы остаться наедине, вообще не пришла бы. Достает из сумки восковой венок и роняет (или бросает) на пол. Да, на столике я веночка не видел… а вот пресловутый черный предмет… (возможно, вынимая именно этот предмет. она выронила веночек).

В разговоре между жертвой и преступником упоминаются «белая рубашечка, красный чепчик в каком-то покое» (нота бене: Анатоль украл игрушку — вообще «сказочная», «детская» тема, кажется, вписывается в мой сюжет; вспомним впечатление Викентия Павловича).

Убийца заходит за спинку кресла (Нина опять-таки его не боится, то есть не следит за его действиями, иначе она вскочила бы!), берет с дверцы гардероба крученый шнур, набрасывает на ее шею, и я вижу руки-крылья… Да, вот слабое место моей версии: как он, заманивая Нину в дом, не побеспокоился заранее об орудии… стало быть, он вполне рассчитывал на свою силу (задушить!). а тут кстати подвернулся и шнур. Или он ни на что не рассчитывал, а идея убийства возникла в процессе объяснения, в состоянии аффекта? Но почему встреча именно в этом доме, пустом в этот день, в этот час? Подготовить ее гораздо сложнее, чем в каком-либо другом месте, например, в безлюдном осеннем парке… в том же Ботаническом саду неподалеку. Нет, все нацелено на дом в Останкино.

Агония. И вдруг в окне он видит меня: как я трясу оконную решетку, звоню, колочу в дверь. И исчезаю, предоставляя

ему уникальную возможность ускользнуть. Он понимает, что нельзя терять ни минуты, и все-таки прячет тело в чулан. Что из этого следует? Во-первых, что чулан, всегда запертый, сейчас открыт (обстоятельство, прямо указывающее на Анатоля — «царство Анатоля»). Во-вторых… «во-вторых» не понимаю. Если не философ (как я чувствую, несмотря ни на что), способный в потусторонних своих фантазиях отнести мертвую хоть сразу на кладбище… если не философ, а человек трезвый, все заранее обдумавший? Тогда мне его действия непонятны, ведь рано или поздно чулан отопрут, хотя бы он и унес ключ. А он его даже не унес, даже не запер дверь. Судя по всему, мне придется согласиться с неопровержимой виновностью Анатоля.

Но как же так: убить, спрятать — и украсть куколку и самогонку? И забыть про открытый чулан (куда, как «в черную бездну», срывается Генрих)? Пожалеть старуху перед иконой, решив вернуть принцессу? Сидеть с нами за столом, иронизировать, зная, что рядом за стенкой задушенная им любимая женщина? На все эти вопросы можно дать один вполне разумный ответ: Анатоль, как многие стопроцентные алкоголики, страдает провалами памяти.

Да. но о каком провале может идти речь в такой ситуации: он вносит убитую в чулан, кладет на пол, покрывает занавеской и берет с полки игрушку, чтобы подарить невесте! Тогда Анатоль не просто алкоголик с сильным психическим сдвигом, а стопроцентный сумасшедший.

На этом можно пока поставить точку (многоточие) и обратиться к собственным проблемам. Скоро девять. Где Люба? (вышел в коридор, опять постучался к Донцовым — опять безнадежно… а дверь-то не заперта: темно… свет… никого… нет ее шубки на вешалке, а вещи прибраны… странно… в «девичьей» рычит магнитофон, и тетя Май пришла — пальто и шляпка на оленьих рогах). Он никого не хотел видеть, пораженный мыслью: неужели она, как в ту ужасную пятницу, пошла с мужем отмечать выгодный контракт? Быть не может!

Заставил себя пройти в сарай. Та же картина. Когда все это кончится? Какой бесконечный день, бесконечный вечер… Зачем он не сказал: «Сейчас!» Она этого ждала, этого хотела. И я хотел. А разыгрываю дурацкую роль сыщика, ведущего следствие, которое яйца выеденного не стоит: убийство на пьяной почве… Кстати (вспомнил, вошедши с веранды в кабинет), зачем в воскресенье Анатоль пытался проникнуть ко мне? Взять венок на память? Но он вроде бы не знал, что венок у меня… Зачем я требую какой-то логики в поступках человека безумного? — пытался Саня отвязаться от избранной роли, но воображение вновь и вновь возвращалось к сцене «нечеловеческой»: Анатоль на коленях перед трупом. «Теперь ты успокоишься наконец» (словно продолжая предсмертный разговор: в покое — успокоишься). Кто-то проносится мимо — во тьме, как показалось Анатолю. Что подумал бы он — кабы был невиновен? Что сбежал убийца — несомненно. А ему это в голову не пришло: какое-то существо, «собственный демон»… Что дальше? Куда он дел мертвую? Я похвастался раскрыть тайну сегодня же и покончить с кошмаром. Ну, еще усилие, ведь я знаю — подсознательно.

В дверь постучали, возникла Настя.

— Сань, чай пить будешь?

— Спасибо, Настюш, неохота.

— У тебя почитать ничего нету?

— У меня нечто философское, а тут… Божий мир. Ежели тебя интересуют бабочки, например…

— Мне в жизни, знаешь, какие «бабочки» встречались? Не приведи Господи! С одной вон никак не расстанусь, переехать некуда. Здесь — жуть!

— Да? Ты так считаешь?

— Сань, найди скорей убитую, а то мы спать боимся, даже как-то объединились.