Только никому не говори. Сборник
Шрифт:
— Вот, Ваня, воскресил женщину.
— Это не я. Вы же слышали: вчера весь вечер они провели с Дмитрием Алексеевичем («А может, и ночь!» — добавил я про себя). Во всяком случае, он переезжает к ней на дачу в понедельник. Ну да все это неважно! Важно то, что я до сих пор в полном мраке, — сказал я с каким-то даже отчаянием.
— Держись, Ваня! Остается еще Борис.
А что Борис? Допустим, он истратил свои тысячи на браслет. И сам же мне о нем рассказал? Зачем?
— Это хитрая игра. По твоему вопросу он сообразил, что ты знаешь о существовании браслета,
Можно объяснять так, можно этак. А вдруг мы строим версию за версией на песке, бросаем вызов за вызовом в пустоту и сеем панику среди людей невиновных? А убийца спит спокойно, даже и не подозревая о нашей суете. Ну просто необходимы доказательства — хоть одно! — что он кто-то из наших подопечных.
Это долгожданное доказательство было получено на другой день в субботу. Блокнот лежал на перильцах беседки. Надо было готовиться к поединку, упорному, коварному (математик — отнюдь не юный Вертер), а я устал, меня разбирала тоска. Водяные пауки метались как угорелые по крошечному затончику. Июль дрожал в расплавленном зное, звенел в шелесте, плеске и щебете. А я должен думать о тех двоих в полутемной прихожей. Итак, двое в прихожей. Один уходит, другой возвращается к поминальному столу. Бледное лицо, отсутствующий взгляд. Вдруг встает: пойду пройдусь. Старый друг готов сопровождать — но: «Если ты пойдешь со мной, между нами все кончено. Вы оба должны меня дождаться».
Рассмотрим, так сказать, «нормальный» вариант. Допустим, Павел Матвеевич действует в полной памяти и рассудке (а что значат тогда его «лилии»… ладно, это потом, потом). Внезапное решение ехать в Отраду. Чем вызвано? Что-то узнал? Как-то догадался, что Борис отправился туда? Почему он ничего не говорит о своей догадке близким? Да потому, что Борис только что, выбрав подходящий момент, настроил его против них. Павел Матвеевич собирается проверить свою догадку один и едет вслед за Борисом. Тот спешит: завтра понедельник, начнется следствие, обыщут дом, последняя ночь — последний шанс вынести тело из погреба или хотя бы забрать улику: браслет. Откуда Борис знает, что убитая в погребе? Он мог обнаружить ее там в пятницу утром, когда Дмитрий Алексеевич ездил за Черкасскими во Внуково, а Анюта бегала искать сестру на речке и в роще.
По приезде в Отраду Павел Матвеевич должен был встретиться с чем-то поистине страшным, настолько страшным, чего рассудок не может вынести… Я не замечал сияющего полдня, я видел человека, спешащего по дачным улицам… Ночь, отчаяние, калитка, кирпичная дорожка, крыльцо, дверь, веранда, коридор, свет на кухне, открытый люк, свеча… дальше провал в моих ощущениях, не хватает воображения!.. воистину полная тьма и дух сырой земли… Попробую сначала: коридор, свет на кухне, люк, свеча, чье-то лицо… чьи-то шаги… Я очнулся. Подступающие к беседке кусты бузины шевелились… ближе, ближе… Слышались чьи-то шаги… Из кустов вышел Борис.
— Привет! Убийцу еще не поймали?
— Да вот вас жду.
— Напрасно. Мне сказать вам больше нечего. Все выложил как на духу.
— Поглядим. Присаживайтесь.
— Очень средние.
— Вы ведь, кажется, занимались с ней весной?
— Ну и что?
— Да вот пытаюсь определить тот момент, когда она в университет решила поступать. Вы помните, когда именно начались ваши с ней занятия?
— В марте.
— То есть после ее последнего выступления в роли Наташи Ростовой?
— Да. Меня Любовь Андреевна уговорила. По доброй воле я бы на это не пошел.
— А что, Маруся была туповата?
— Вполне смышленый ребенок, но голова черт-те чем забита. Актерки — опасные существа, никогда не знаешь, что они выкинут.
— Вы б с актеркой не связались?
— Вот уж нет! Жена должна принадлежать мужу, а не публике.
— А если б она не согласилась бросить сцену?
— Тогда катись на все четыре стороны.
— А любовь, Борис Николаевич? Или вы не верите в вечную любовь, из-за которой спиваются, сходят с ума, идут на преступления?
— Не знаю, не пробовал, — лицо его вдруг потемнело. — К чему это вы подбираетесь, а?
— Да вот хотелось бы знать, на что вы истратили деньги, скопленные на машину. Деньги немалые, правда?
— Что вы знаете? — тихо спросил математик.
— Кое-что.
— Ничего вы не знаете и не узнаете! Это абсолютно мое дело. Или спрашивайте по существу, или я уйду.
— Деньги, к сожалению, нечто весьма существенное. Ну ладно. У вас в институте есть какой-нибудь график работ на ЭВМ?
— Есть.
— Шестого июля три года назад была ваша очередь?
— Нет. Но почти весь отдел был в отпуске. Я работал на машине два дня подряд.
— Это где-то отмечалось?
— Утром и вечером я расписывался в журнале.
— Вы в помещении работали один?
— Одинешенек, — Борис улыбнулся язвительно. — Имел возможность съездить в Отраду, задушить Марусю, закопать ее на вашей полянке с лилиями и вернуться на машину. Никто б и не заметил.
— Напрасно иронизируете. Полянка себя не оправдала, а в остальном… может, так все и было.
— Доказательств у вас нет и не будет.
— Вы допустили несколько промахов, Борис Николаевич. Во-первых, скрыли от меня свои занятия с Марусей: сказали, что у вас с ней не было ничего общего. Во-вторых, потратили несколько тысяч и не смеете признаться на что. И в-третьих, соврали, будто провели дома ночь с десятого на одиннадцатое июля, то есть ту самую ночь на понедельник, когда Павел Матвеевич ездил в Отраду.
— Но я действительно был дома, — сказал Борис тревожно.
— Вот как? — отозвался я многозначительно. — А соседка?
— Какая соседка?
— По площадке. Она не только видела, как вы возвращались уже утром — вы даже разговаривали с ней.
— Разговаривал? — переспросил Борис.
— Вы сказали ей: «Все умерли, все кончено».
— Писатель, не выдумывайте!
— И вид у вас при этом был странный. Она испугалась. Вы объяснили, что пришли с похорон тещи. Всю ночь шли?