Только никому не говори. Сборник
Шрифт:
— Художник убит. Работает на закате в нашей дворянской беседке над портретом. Его закаты вдохновляют…
— А зачем ему понадобился ваш блокнот?
— Не знаю. У него какая-то странная идея, он скрывает…
— Не понимаю, зачем вы ему дали свой блокнот!
— Чего это вы так разволновались? Вы вот лучше скажите мне — в последний раз спрашиваю, — на что вы истратили деньги и где провели ту ночь?
— Неужели в последний?
— Да. В следующий раз вас уже будет допрашивать
— Это наконец невыносимо! — крикнул математик и швырнул трубку.
Потом отозвался и актер:
— Иван Арсеньевич! Счастлив! Вы в Москве?
— По издательским делам отпустили до завтра.
— Ну так ко мне?
— Некогда.
— Как там наши лилии?
— Пока в полной тьме. Слышали, у Дмитрия Алексеевича мастерскую обчистили?
— Боже мой! И «Паучка» увели?
— Какого «Паучка»?
— Он для меня написал — прелесть!
— Нет, украли только «Любовь вечернюю».
— Какую?.. А-а! Жуткая история. Вам не страшно?
— Я-то что! Художник убит. Сейчас восстанавливает эту самую «Любовь» по памяти.
— Так он в Москве?
— Нет, у нас, в дворянской беседке работает на закате. Его закаты вдохновляют. А я сдаюсь, иду в милицию.
— Как? Зачем?
— Не справился.
— Не торопитесь, подумаем вместе! — Актер помолчал, потом спросил сипло (куда-то исчезла чарующая напевность): — А меня тоже будут вызывать, как вы думаете?
— А как вы думаете? (Молчание.) Николай Ильич, вы же сами пожелали присоединиться.
Опять молчание.
— Нет, это невыносимо! И когда вы собираетесь?
— На днях. Как только Дмитрий Алексеевич вернет мне мой блокнот с данными.
— Вы ему отдали блокнот? Зачем?
— На время. Ему нужно для каких-то там деталей. Не знаю. Он скрывает.
— Иван Арсеньевич, давайте подождем!
— Чего? Смерти свидетеля?
Итак, подозреваемые сидят по домам (ах, отрадненские закаты! Пурпур, золото, зелень и синева небес!). Пока сидят. Путь свободен! Вперед!
Я вошел в прохладный гулкий вестибюль, куда не входил уже одиннадцать лет. Старушка вахтерша с любопытством изучила писательское удостоверение, вздохнула отчего-то и пропустила. Молодость вдруг нахлынула на меня ожиданием и надеждой. Какие надежды, какие ожидания? Опомнись, все ушло, разве что поймаю преступника, да и то сомнительно! Одинокий и всеми брошенный подошел я к лифту, вознесся на незабвенный девятый этаж. Аудитория 929. Вертер бросился навстречу.
— Здравствуй, Петя! Как успехи?
— Какие успехи?
— Экзамен сдал?
— А-а… пустячок! Зарубежка. Эдгар По с Бодлером попались.
— О, декаданс, символизм, сфера подсознательного… и какие у тебя с ними
— На пять.
— Удачно. Пойдем уединимся.
Мы вышли на лестницу, на ту самую лестницу, где я когда-то уединялся с девочкой с романо-германского и где три года назад Вертер выпрашивал злосчастные экзаменационные билеты.
— Ну, за тобой действительно следят? Или воображение играет?
— Не то чтобы… так мне кажется. Во всяком случае, мне звонили по телефону.
— Когда?
— После того четверга, в пятницу, в двенадцать ночи. Все уже легли… я имею в виду жену и ее родителей. А я занимался. Вдруг звонок. Выхожу в коридор, говорю: «Алло!» Кто-то спрашивает: «Это Петя?»
— Кто спрашивает?
— Черт его знает! Тихо-тихо, почти шепотом. Должно быть, через платок, голос какой-то придушенный. Я говорю: «Петя». И он заявляет: «Что ты видел и слышал три года назад шестого июля на даче Черкасских?» Я говорю: «Ничего». А он опять: «Расскажи, что ты видел и слышал, — так будет для тебя спокойнее». Представляете?
— А ты?
— А что я? Я сказал: «На крыльце посидел в тенечке и уехал в Ленинград. Ничего не знаю», — и повесил трубку.
— Молодец. Глядишь, с тобой еще можно будет пойти в разведку.
— Лучше не надо. Что мне теперь делать?
— Тебе — ничего. А вот у меня, чувствую, весь план к черту летит… Ладно, давай разберемся. Вспоминай. Борис: резкий, довольно тонкий голос… Дмитрий Алексеевич: горячий, страстный, чуть с хрипотцой… Актер: роскошный бас, редчайший… Ну?
— Так ведь шепот же!
— Голос-то хоть мужской?
— Наверное… Не знаю!
— Попробуем с другого конца. Твой новый телефон знали только Анюта и я. Дмитрию Алексеевичу я его продиктовал в субботу, а тебе звонили в пятницу…
— Да телефон я сам, дурак, дал.
— Кому?
— Актеру. Он спросил — я дал.
— При каких обстоятельствах?
— Когда мы яму закапывали… так тошно было. Я сказал, чтоб отвлечься, что я его по «Смерти в лицо» помню.
— Что такое «Смерть в лицо»?
— Фильм. Не видели?
— Нет.
— Боевик. Ничего. А он говорит, что сейчас в новом каком-то снимается. «Не хотите поприсутствовать?» Ну, интересно, конечно. И дал ему телефон.
— Кто еще слышал номер телефона?
— Все, кроме вас, могли слышать. Вы как раз дом осматривали.
— Петя, я ведь русским языком тогда сказал, что среди нас — убийца!
— Это убийца мне звонил?
— А кому еще ты нужен?.. Ладно, я тоже хорош, не сумел тебя прикрыть. Вообще-то я уверен, что никто тебя не тронет: нет смысла, и все же… Вот опять ты влез — и все идет насмарку!