Только один год

Форман Гейл

Этим письмом, содержащим маршрут моего путешествия, ограничивается вся наша с Яэль переписка с прошлого месяца, когда я вернулся из Мексики. Когда я прилетел из Канкуна, мне позвонил дружелюбный представитель турагентства по имени Мукеш и попросил предоставить копию паспорта. Через неделю я получил от него эту информацию, и на этом она замолчала.

Я стараюсь не приписывать этому никаких лишних значений. То Яэль. А это я. Самое благовидное объяснение – это что она отказалась от пустой болтовни, чтобы нам было о чем говорить предстоящие… две недели, месяц, полтора? Не знаю. Мы это не обсуждали.

Мукеш сказал, что билет будет действителен в течение трех месяцев, и что если мне понадобится помощь в том, чтобы организовать перелет до Индии, или из нее, надо связаться с ним. Этому я тоже стараюсь никаких значений не приписывать.

В очереди на иммиграционный контроль я начинаю подергиваться от нервов. Я купил в дьюти-фри «Тоблерон» (для Яэль) и съел его, как только самолет сел в Мумбае, но это, кажется, не помогло. Очередь продвигается медленно, какая-то индианка в сари пихает меня сзади своим огромным животом, будто это может ускорить. Я уже готов поменяться с ней местами. Чтобы она не толкалась, и чтобы это затянулось как можно дольше.

Зал прилетов в аэропорту похож одновременно на орбитальную станцию и на что-то библейское. Он новый, современный, но в зале полно людей, которые, кажется, все свои жизни погрузили на металлические тележки. Пройдя таможню, я сразу понимаю, что Яэль здесь нет. Дело не только в том, что я ее не вижу, хотя это так и есть. Я просто вдруг запоздало понимаю, что она и не обещала меня встретить. Я просто решил, что это само собой разумеется. А с моей матерью ничего не разумеется.

Мы уже почти три года не виделись. И она сама меня позвала. Я хожу туда-сюда по залу. Люди вокруг кишат, толкаются, пихаются, будто несутся к невидимому финишу. Но Яэль тут нет.

Я, настоящий оптимист, выхожу на улицу, проверить, может, она ждет меня там. Утреннее солнце такое яркое, что глазам больно. Я жду десять минут. Пятнадцать. Моей матерью и не пахнет.

Таксисты и носильщики, как гладиаторы, сражаются за клиентов. На меня они шикают. Я таращусь на увядший листок, на котором напечатан мой маршрут, словно там вдруг появится что-то новое.

– Вас встречают?

Передо мной стоит мужчина. Или мальчик. Нечто среднее. Он вроде бы моего возраста, но глаза такие старые.

Я снова осматриваюсь вокруг.

– Кажется, нет.

– Такси нужно?

– Кажется, да.

– Докуда?

Я вспоминаю адрес, который трижды вписывал в иммиграционные документы.

– «Бомбей Роял». В Колабе. Знаете?

Он то ли кивает, то ли качает головой, не очень-то убедительно.

– Я повезу.

– Вы таксист?

Он снова делает такой же жест головой.

– Где чемодан?

Я показываю на маленький рюкзак за спиной.

Он смеется.

– Как Курма.

– Еда?

– Нет. То корма. Курма – это одна из реинкарнаций бога Вишну, черепаха, которая носит свой дом на спине. Но если хотите корму, могу показать хорошее место.

Парень говорит, что его зовут Пратик, и уверенно выводит меня через толпу, мимо гаража при аэропорте, на пыльную стоянку. С одной стороны – взлетно-посадочная полоса, с другой – высокие здания и еще более высокие краны, качающиеся на ветру. Пратик находит машину – у нас бы ее назвали винтажной, но когда я делаю ей комплимент, он недовольно кривит лицо и говорит, что она дядина, и когда-нибудь он купит себе собственную, заграничную, «Рено» или «Форд», а не какую-нибудь «Матури» или «Тату». Он дает тощему пыльному пацаненку, охранявшему тачку, несколько монет и открывает заднюю дверь. Я бросаю туда рюкзак и пытаюсь открыть переднюю. Пратик велит мне подождать и путем шумных и сложных манипуляций открывает ее изнутри, скидывая с пассажирского сиденья кипу журналов.

Машина вздрагивает, оживает, и медная статуэтка, приклеенная к приборной панели – слоник с улыбкой вечного изумления – начинает свой танец.

– Это бог Ганеша, – поясняет Пратик, – устраняет препятствия.

– Где же ты был в прошлом месяце? – спрашиваю я у фигурки.

– Тут и был, – торжественно отвечает Пратик.

Мы выезжаем из аэропорта, едем мимо горстки полуразвалившихся домишек, потом выбираемся на автомагистраль, построенную на возвышении. Я высовываю голову из окна. Пока жара приятная, но это еще не предел, предупреждает Пратик. Сейчас зима; будет становиться жарче до июня, начала сезона дождей.

Пратик показывает мне достопримечательности. Известный храм. Паукообразный мост над бухтой Махим-бэй.

– Тут живут многие звезды Болливуда. Студии здесь рядом, в районе аэропорта. – Он тычет большим пальцем за спину. – У кого-то дома и в Джуху, и в Малабар-хилл. У кого-то даже в Колабе, там, где вы останавливаетесь. Там расположен отель «Тадж-Махал». Анджелина Джоли, Брэд Питт, Роджер Мур, Агент 007 и все американские президенты там останавливались.

Поток машин растет, мы сбавляем скорость, Ганеша перестает танцевать.

– Какой у вас любимый фильм? – интересуется Пратик.

– Один трудно выбрать.

– Какой смотрели последний?

Во время перелета я начинал штук пять, но из-за нервов не мог сконцентрироваться ни на одном. Наверное, последний фильм, который я посмотрел целиком, это «Ларец Пандоры». С него и началась вся эта потеха, которая вылилась в ту ужасную поездку в Мексику, а она, как ни смешно, привела меня сюда. Лулу. Раньше она была от меня далеко, а теперь еще дальше. Между нами уже не один, а два океана.

– Я о таком не слышал, – говорит Пратик, мотая головой. – У меня на лучший фильм прошлого года два кандидата. «Банды Вассейпура». Триллер. И «Лондон, Париж, Нью-Йорк». Вы знаете, сколько фильмов снимается за год в Голливуде?

– Представления не имею.

– Угадайте.

– Тысяча.

Он хмурится.

– Я говорю о студиях, а не о любителях с камерой. Тысяча – это невозможно.

– Сто?

У него на лице загорается улыбка, словно нажали на переключатель.

– Неправильно! Четыре сотни.

– А сколько в Болливуде, знаете? Я даже угадывать не заставлю, потому что не сможете. – Он делает театральную паузу. – Восемь сотен!

– Восемь сотен, – говорю я, потому что он явно считает, что это число достойно повторения.

– Да! – Пратик улыбается уже во весь рот. – Вдвое больше, чем в Голливуде. Знаете, сколько в Индии народу каждый день ходит в кино?

– Думаю, ты мне сейчас скажешь.

– Четырнадцать миллионов. В Германии будет четырнадцать миллионов человек в день?