Только один год

Форман Гейл

– Так вы меня все же знаете?

– Я знаю все, что мне надо знать.

– Тогда вам должно быть известно, что я – крупнейший экспортер бриллиантов в Южной Африке, так что в драгоценных камнях немного разбираюсь. Я невооруженным глазом вижу больше, чем многие ювелиры при помощи лупы. И могу сказать, что вы – бриллиант на миллион каратов. К тому же безупречный.

– Ходят слухи, что вас интересуют наши фамильные драгоценности, мистер фон Гельдер.

– Да, мисс Гопал, это так. – Я делаю едва заметную паузу. – Но вряд ли именно бриллиант Шакти.

Эта часть кончается, и Джулз откладывает сценарий.

– Несколько

пошловато, мистер вон Гельдер.

– Вообще-то фон Гельдер.

– Ой. Извините. Мистер фон Гельдер.

– Ведь это очень важно, понимаешь? Имя человека, – говорю я.

– Да? Какое у меня полное имя?

– Джулиана? – пытаюсь угадать я. – Как голландская королева?

– Не-а, – Джулз встает со стула и идет в мою сторону, улыбаясь, и усаживается у меня на коленях. Потом она меня целует.

– Джульетта, – продолжаю я.

Она качает головой и, улыбаясь, расстегивает на себе рубашку.

– Не Джульетта. Но ты сегодня можешь стать моим Ромео.

Двадцать девять

На следующее утро Джулз уходит, она возвращается в Пуну, в ашрам вместе с Нэшем и Ташей. Мы невнятно договариваемся о том, чтобы встретиться в Гоа на следующей неделе. Я так и не узнал ее полного имени.

Я как с похмелья, но мы не пили, и мне одиноко, хотя я уже привык быть один. Я звоню Пратику, чтобы спросить, что он делает в выходные, но он сегодня помогает матери по дому, а завтра у дяди большой семейный обед. Я весь день брожу по пляжу Джуху. Какое-то время наблюдаю за мужчинами, играющими на песке в футбол, и начинаю скучать по своим друзьям в Утрехте. Вся моя тоска сливается воедино, и я понимаю, что скучаю по Лулу, что, наверное, вытеснял это чувство, и мое одиночество похоже на ракету с тепловой системой самонаведения, а она – источник тепла. По Джулз я совсем не скучаю.

* * *

К воскресенью в замкнутом пространстве я начинаю сходить с ума. Мне приходит мысль уехать куда-нибудь на день на поезде. Как только я открываю путеводитель, чтобы посмотреть, куда можно отправиться, звонит телефон. Я буквально подпрыгиваю.

– Уиллем! – раздается веселый голос Мукеша. Кажется, я еще ни разу не был так рад его слышать. – Чем ты сегодня занимаешься?

– Как раз пытаюсь решить этот вопрос. Думал о том, чтобы съездить в Кандалу на день.

– В Кандале очень хорошо, но далековато, надо рано выезжать. Если хочешь, могу тебе найти водителя на завтра. У меня другое предложение. Хочешь, я тебя покатаю?

– Правда?

– Да. В Мумбае есть небольшие красивые храмы, в которых туристы бывают редко. Моя жена и дочки уехали, так что у меня весь день свободен.

Я с благодарностью соглашаюсь на это предложение, и в обед Мукеш заезжает за мной на небольшом побитом «Форде», на котором он катается по Мумбаю. Мы заезжаем в три разных храма, смотрим, как какие-то ребята занимаются гимнастикой вроде йоги, как медитируют садху. Последняя остановка в храме джайнов, там все служители метут перед собой пол метелками, когда идут.

– Это чтобы ненароком не наступить на какое-нибудь насекомое, лишив его жизни, – объясняет Мукеш. – Они так заботятся обо всем живом. Прямо как твоя мамочка.

– Ага. Моя мама точно приверженка джайнизма, – отвечаю я. – Может, она вознамерилась стать новой Матерью Терезой?

Мукеш смотрит на меня с таким состраданием, что мне хочется что-нибудь расколотить.

– Ты знаешь, как я познакомился с твоей мамочкой? – спрашивает он, когда мы идем по крытому проходу в храме.

– Полагаю, это как-то связано с чарующим миром воздушных перелетов. – Я понимаю, что несправедлив по отношению к Мукешу, но такова цена, если уж он решил стать защитником моей матери.

Он качает головой.

– Это было уже позже. Моя собственная мамочка заболела раком. – Он цокает языком. – Ее лечили, врачи были тип-топ, но болезнь поразила легкие, почти ничего не сделаешь. Однажды мы шли с приема специалиста, ждали такси, но Амма, это моя мамочка, у нее не было сил, закружилась голова, она упала прямо на улице. Твоя мама оказалась рядом, подбежала, предложила помочь. Я все ей объяснил, что у нас болезнь в конечной стадии. – Она переходит на шепот. – А твоя мамочка рассказала о других методиках, не лечения, а чтобы просто лучше себя чувствовать. Потом она каждую неделю ходила к нам домой, делала иглоукалывание и массаж, и это очень помогало. Когда время моей Аммы вышло, ее переход в другой мир был очень спокойным. Благодаря твоей мамочке.

Я знаю, что делает Мукеш. Он пытается объяснить мне, почему Яэль такая, точно так же как и Брам старался донести до меня, почему она кажется настолько холодной и отдаленной. Он тихим голосом рассказывал мне о Сабе, который, когда умерла мать Яэль, от горя совсем обезумел. У него началась паранойя, он стал проявлять чрезмерную опеку, точнее, как говорил Брам, все это не началось, а усилилось. Он не разрешал Яэль делать самые простые вещи – купаться в общественных бассейнах, приглашать домой друзей – и готовил ее к различным опасностям. «Она пообещала, что не будет такой же, – сказал он. – Чтобы избавить тебя от подобных мучений. Не давить на тебя».

Словно существует только такой вариант давления.

* * *

После храмов мы идем обедать. Мне неловко, что я так повел себя с Мукешем, поэтому, когда он сообщает, что собирается показать мне нечто суперособенное, такое, что из туристов почти никто не видит, я заставляю себя улыбнуться и делаю вид, что рад. Мы тащимся через Мумбай, пробки становятся все больше: велосипеды, рикши, машины, телеги, запряженные ослами, коровы, женщины, несущие на головах свертки, а дороги тут не созданы для такого движения, так что постоянно возникают заторы. Да и везде так же; высотные здания и лачуги, всюду полноводные реки людей, они спят на ковриках, вешают белье на веревки, готовят что-то на улицах на костерках.

Мы сворачиваем в мрачный узкий переулок, сюда почему-то яркое солнце не забирается. Мукеш показывает на ряд стоящих девчонок в лохмотьях.

– Проститутки, – сообщает он.

Мы останавливаемся в конце переулка. Я оглядываюсь на проституток. Некоторые из них младше меня, их глаза пустые, мне становится стыдно. Мукеш показывает на низкое панельное строение с вывеской на витиеватом хинди, дублированной печатными латинскими буквами.

– Вот, мы пришли, – сообщает он.

Я читаю название. «МИТАЛИ». Смутно знакомое слово.