Только ты
Шрифт:
Внезапно темноту прорезывает луч света — он проникает в щель между шторами и проносится по стене. Я слышу шум подъезжающего автомобиля, новое лязганье соседней двери и гул мужских голосов. Не включая свет, осторожно подкрадываюсь к окну, немного отодвигаю штору и вижу вышедшего из большой тёмной машины Ковалевского. Напротив него, спинами ко мне стоят двое моих надзирателей. Их фигуры и фигуру и лицо Ковалевского освещает свет фар. Они о чём-то говорят.
Зачем он приехал сюда? Что ему нужно?!
Глава 8
Звук
Ковалевский входит в комнату и включает верхний свет. Я сижу на краешке кровати, накинув на плечи плед.
— Доброй ночи, — сухо говорит Ковалевский.
— Доброй… ночи… — отвечаю я.
Красивый, широкоплечий, с ровной осанкой, он одет в тёмно-серый костюм с жилетом. Галстука нет, ворот расстёгнут.
— Вы приехали за мной? — осторожно спрашиваю я.
Он качает головой.
— Мне необходимо было убедиться в том, что ты здесь. А ещё я хочу с тобой поговорить.
— Ладно, — пожимаю плечами я. — Извините, стула здесь нет.
— Спасибо, я постою.
Он подходит к окну, отодвигает штору, смотрит на улицу. Затем поворачивается ко мне. Молчит.
Мне неловко под его пристальным взглядом, и я отвожу глаза в сторону.
— Буду откровенен, — говорит он, — твой приезд сюда ничего мне пока что не дал. Всё, что ты сказала мне, подтверждается полученной мною информацией. За одним исключением.
— Каким? — обеспокоенно спрашиваю я, мысленно гадая, что бы всё это значило.
— За исключением гибели Степанова. Ты — единственный свидетель, если это и вправду было самоубийство.
— Это оно и было, — настойчиво твержу я.
— Выдать тебя полиции я не могу. По понятным, надеюсь, причинам. Мои люди сами преступили закон, когда я приказал привезти тебя сюда. Подставлять их я, разумеется, не стану.
На какое-то время он умолкает, будто в раздумьях. Я тоже молчу, глядя на свои босые ноги.
— Мне нужно решить, что с тобой делать, — наконец произносит он.
Я поднимаю на него взгляд:
— Вряд ли моё мнение вам важно.
— Отчего же? Я не без интереса с ним ознакомлюсь.
— Отпустите меня.
— Куда? — спокойно спрашивает он.
— Домой.
— У тебя больше нет дома. Ты в розыске. Главная подозреваемая в убийстве московского предпринимателя Данилы Степанова. Тебя арестуют сразу, как только ты объявишься в России. Этот вариант исключён. По крайней мере, на таких условиях.
После его слов мне снова становится страшно. С другой стороны — то, что он сказал, меня не удивило.
— И что же мне делать? — спрашиваю я.
— Вот об этом я и хочу с тобой поговорить.
— Я вас слушаю.
— Для полиции тебя тут не существует. Значит, в этом плане можно быть спокойным. Даже если представить, что ты действительно выкинула Степанова из окна, а затем сбежала сюда по своим документам — процесс твоей экстрадиции стал бы для них весьма геморройным. На тех же условиях, на которых ты оказалась здесь — тебя для них нет. Но мне нужно, чтобы тот человек или те люди, которые украли колье узнали о том, что ты — здесь, в Швейцарии. Узнав об этом, узнав адреса, где тебя можно найти, тебя скорее всего попытаются убить. Может быть — увезти обратно в Россию. Для того, чтобы похититель или похитители колье узнали о том, что ты здесь, я через своих людей запущу об этом информацию. Гибель Степанова осветили в СМИ, а это значит, что тот или те, кого мне нужно найти, знают, что ты была там. Этого вполне достаточно в случае, если вор допускает мысль, что Степанов мог его знать и мог перед смертью сказать о нём тебе. Степанов ведь, даже если знал похитителя, обратиться в полицию не мог — он сам колье по сути украл. И если вор понимает это, устранение тебя станет для него задачей номер один. Он вряд ли попытается устранить тебя сам. Это слишком опасно. Скорее наймёт киллера. Таким образом, ты выступишь в роли живца. Задачей моих людей будет поимка киллера и его допрос с целью выяснения нанимателя. Дальше — дело за малым. Пока всё понятно?
— Вполне, — холодно отвечаю я. — Только вот мне совершенно не улыбается быть этим вашим "живцом".
— Это я понимаю, — говорит он. — Но выбор у тебя невелик. Если ты откажешься — я всё равно сделаю так, просто установлю за тобой слежку, не предоставив охраны. Хочешь остаться живой — делай так, как я говорю.
Сидя на кровати, молча кусаю губы. Тело бьёт неприятная дрожь.
— Жить ты будешь не здесь. В небольшом частном отеле. Я сниму тебе номер.
Молчу.
— Рассказываю, что требуется от тебя. Ты слушаешь?
Молчу.
Ковалевский подходит ко мне и присаживается передо мной на корточки. Всё равно не смотрю на него. Смотрю на свои босые ноги.
— Милана, — мягко говорит он, — нам обоим лучше сотрудничать. Не валяй дурочку, я не воспитатель в детском саду.
Исподлобья смотрю в его глаза.
— Слушаю, — говорю я.
— От тебя требуется быть собой обычной, но при этом не вводить абсолютно никого в курс дела. Тебе нужно будет жить в отеле так, будто ты приехала сюда на отдых. Скажем, в отпуск. Гулять, ходить по магазинам, обедать в кафе, ничего сверхсложного. Деньгами я тебя обеспечу. Если проболтаешься или попытаешься сбежать — накажу и жёстко. Веришь?
— Верю, — щуря глаза, угрюмо отвечаю я.
— Это колье много значит для меня. И я его верну. Ты мне нужна, Милана. Понимаешь? И если ты поможешь мне — я финансово отблагодарю тебя. И решу вопрос с твоим розыском. Разумеется, только в том случае, если ты действительно не убивала Степанова. И если ты не врёшь мне на тему того, что не знаешь вора и не пыталась украсть колье.
Качая головой, вздыхаю. Смотрю в сторону. Бред какой-то… Просто бред…
— Есть ещё кое-что.
Он дожидается, пока я посмотрю ему в глаза и продолжает:
— Для того, чтобы ускорить активность похитителя колье в отношении попытки устранения тебя, он должен думать, что полученную от Данилова информацию ты хочешь слить мне, настоящему владельцу колье. То, что ты художница и то, что ты объявишься в Швейцарии в том же кантоне, в котором иногда живу я, играет нам на руку.
— Каким образом? — спрашиваю я.
— Я сделаю вброс. Ты — моя бывшая любовница.
Ошарашенно смотрю на своего собеседника. Чего?
— Да. И, похоже, хочешь денег за информацию о том, у кого колье сейчас. Но вот беда — меня сейчас в Швейцарии нет. Вернусь через три дня. А ты пока ждёшь в отеле моего приезда. Понятно?