Толковая Библия в 12 томах(ред. А. Лопухин) Том 4

Лопухин Александр Павлович

Эти прощальные беседы относятся, видимо, уже к последним дням пребывания Христа в Перее, и когда Он приближался к границе Иудеи, то получил из Вифании печальное известие, что тот, кого Он любил, «был опасно болен». С этой вестью прислали к Нему нарочитого посланного сестры Лазаря, которые, не видя надежды на выздоровление своего возлюбленного брата, просили Христа, чтобы Он возможно скорее прибыл к ним и своим божественным участием помог им как-нибудь в постигшем горе. Просьба была настойчивая, но Христос не сразу пошел в путь. Занятый своим великим делом духовного просвещения людей, Он послал только известие, что «эта болезнь не к смерти, а к славе Божией», и пробыл в Перее еще два дня. Только уже по прошествии их Он сказал своим ученикам: «Пойдемте опять в Иудею».

Ученики напомнили Ему, как недавно иудеи хотели побить Его камнями, и спрашивали, как же Он опять хочет идти туда; но Он отвечал, что в течение двенадцати часов своего трудового дня Он может ходить безопасно, потому что свет Его долга, составлявшего волю Отца небесного, предохранял Его от опасности. И затем Он сказал им, что Лазарь уснул и что Он идет теперь пробудить его. Трое по крайней мере из них должны были помнить, как при другом известном случае Спаситель говорил о смерти как

сне; но или это говорили другие, или же они были слишком несообразительны, чтобы вспомнить об этом. Так как они поняли Его слова в смысле простого естественного сна, то Он должен был прямо сказать им, что Лазарь умер и что Он радовался этому ради них, чтобы они уверовали, потому что теперь Он идет воскресить его к жизни. «Пойдем и мы, – сказал и апостол Фома, вообще мало доверявший возможности воскрешения из мертвых, – умрем с ним», как бы говоря этим: все это предприятие бесполезно и опасно, а все-таки пойдем. И они двинулись в путь.

XXIV

В Иудее. Воскрешение Лазаря. Определение синедриона против Иисуса Христа. Предвозвещение о смерти на кресте. Просьба Саломии. Исцеление в Иерихоне слепцов и обращение Закхея. Помазание ног Иисуса Христа миром на вечери в Вифании

Пройдя предстоявший им путь, Спаситель с учениками приблизился к Вифании, но не сразу пошел в радушный для Него дом, а остановился в некотором отдалении от селения. Близость его к Иерусалиму, от которого оно отстоит всего на три с половиной версты, и выдающееся богатство и знатность семейства привлекли много знатных иудеев, прибывших утешить осиротевших сестер и погоревать с ними; а среди таких решительных врагов, очевидно, нужно было действовать с предосторожностями. Но между тем как Мария, верная своей созерцательной и любящей уединение натуре, сидела дома, не зная о приближении Спасителя, более деятельная Марфа уже узнала о Его прибытии и немедленно отправилась навстречу к Нему. Лазарь умер в тот самый день, когда Иисус получил известие о его болезни; два дня еще после этого Он провел в Перее, четвертый день прошел в путешествии. Эта медлительность должна была послужить к еще большей славе Божией в предстоявшем великом деле. Дочь Иаира Христос воскресил тотчас же после ее смерти; сына Наинской вдовы – когда его несли на кладбище, и теперь Он хотел доказать свое всемогущество воскрешением человека, которого уже коснулось тление. Но Марфа не могла понять этой печальной медлительности с Его стороны. «Господи, – встретила она Его с тоном некоторого укора, – если бы Ты был здесь, не умер бы брат мой!» Но тут же вера и надежда взяли в ней перевес над всеми другими чувствами, и она прибавила: «Но и теперь знаю, что чего Ты попросишь у Бога, даст Тебе Бог». Спаситель тотчас же подтвердил ее веру торжественным заявлением: «Воскреснет брат твой!» – сказал Он, намеренно употребляя двусмысленное выражение, чтобы возвести веру Марфы от простого личного интереса к возвышенным мыслям. Марфа поняла это изречение лишь в смысле всеобщего воскресения мертвых, и так как она надеялась на нечто более близкое и непосредственное, то этот ответ лишь прибавил ей скорби, и она с печалью ответила только: «Знаю, что воскреснет в воскресенье, в последний день».

Тогда Спаситель, видя, что ее мысли несколько освободились от личного интереса, сделал ей торжественное откровение о своем Божественном существе, в котором заключается источник нашего воскресения. «Я, – сказал ей Христос, – есть воскресение и жизнь: верующий в Меня если умрет, оживет. Веришь ли сему?» – «Так, Господи, – отвечала убежденная теперь Марфа, – я верую, что Ты Христос, Сын Божий, грядущий в мир». Такая беседа совершенно ободрила ее, и она пошла за своей сестрой Марией, которой и передала тайком радостную для нее весть: «Учитель здесь, зовет тебя». Мария тотчас же пошла по указанию сестры и, увидев своего возлюбленного Учителя и Господа, пала к ногам Его и с удрученным сердцем проговорила то же, что и ее сестра: «Господи, если бы Ты был здесь, не умер бы брат мой!» Эта единодушная вера сестер во всемогущество Христа над смертью и жизнью вместе с надрывающим душу горем, постигшим это доброе семейство, чрезвычайно тронули Спасителя, и Он едва мог проговорить: «Где вы положили его?» – «Господи, иди и посмотри», – ответили Ему плачущие сестры. Когда Он следовал за ними, из очей Его текли безмолвные слезы. Эти слезы не остались незамеченными, и между тем как некоторые иудеи с почтительным сочувствием увидели в них доказательство Его любви к покойному, другие спрашивали с сомнением и почти с насмешкой: не мог ли отверзший очи слепому сделать, чтобы и друг Его не умер? Они не слышали, как Он в отдаленном городке Галилеи воскресил мертвого, но знали, что в Иерусалиме Он открыл глаза слепорожденному, и это представлялось им не менее поразительным чудом. Но Христос знал и слышал их толки, и еще раз все это зрелище – действительная скорбь, наемные плакальщицы, неутолимая ненависть, – все это собравшееся вокруг страшного дела смерти так потрясло Его дух, что, несмотря на предстоявшее воскрешение мертвеца, Он еще раз был увлечен бурей скорбного чувства и плакал. Гробница Лазаря, подобно большинству гробниц богатых иудеев, представляла собой выем, продольно высеченный в скале и закрытый при входе плитой или массой камней. Иисус Христос велел отнять этот голал, как назывался пригробный камень. Но Марфа частью вследствие своего убеждения, что душа уже совсем оставила соприсутствие с тлеющим телом, частью опасаясь вследствие понятной деликатности возможности отталкивающего зрелища, которое открылось бы с удалением камня, возразила против этого. В том жарком климате погребение по необходимости совершается немедленно после смерти, а так как теперь уже был вечер четвертого дня со времени смерти Лазаря, то было полное основание думать, что наступило уже разложение. Но Христос торжественно напомнил ей о своем обещании, и камень был отвален от пещеры, где лежал умерший.

Спаситель остановился при входе, а все другие невольно отшатнулись назад, устремив свои взоры на эту мрачную и безмолвную пещеру. Все притаили дыхание, когда Иисус возвел очи свои к небу и благодарил Бога за предстоящее услышание Его молитвы. И затем, возвысив свой голос до потрясающей и повелительной властности, в сильных кратких словах, обычных у Него при всех подобных случаях, Он воскликнул: «Лазарь, иди вон!» И к ужасу всех присутствующих мертвец встал из гроба и вышел опять на свет Божий – в своем страшном погребальном

одеянии. Христос велел снять с него погребальные пелены, и Лазарь мог свободно идти домой, а вся присутствовавшая толпа народа в страхе и изумлении следила за воскрешенным и рассуждала о Том, кто совершил такое великое чудо. Многие уверовали в Него; но были и такие, упорного неверия которых не мог победить и Лазарь, возвратившийся из загробной жизни, и они лишь поспешили в Иерусалим, чтобы донести о случившемся синедриону.

Слух о новом величайшем чуде Иисуса чрезвычайно смутил и взволновал членов синедриона, который немедленно собрался для обсуждения того, что же делать теперь. Назаретский пророк очевидно становился для них опасным, так как даже многие из знатных иудеев, присутствовавших в Вифании, уверовали в Него. Чудо может получить особенно большую гласность и весь народ пойдет за Иисусом, а это может угрожать великой опасностью, возбудить подозрительность римлян, которые и воспользуются этим случаем для того, чтобы окончательно лишить народ политического существования. Спор был горячий, так как партии в синедрионе, всегда враждовавшие между собой, теперь дошли до ожесточения. Фарисеям, собственно, назаретский Пророк был бы на руку, если бы только Он согласился выступить в качестве национально-политического Мессии, каким только они и представляли себе Мессию, и не с такой суровостью изобличал их внутреннюю лицемерность и лживое благочестие, но саддукейская партия, которая всем своим благосостоянием обязана была теперешнему униженному состоянию народа и которая благодаря римским ставленникам Иродам держала в своих руках первосвященство, бывшее для них крупным источником обогащения, боялась всякого народного смятения и готова была прибегнуть ко всевозможным мерам, чтобы устранить повод к какой-либо подозрительности и недовольству римлян.

Выразителем и глашатаем этой партии выступил тогдашний первосвященник Иосиф Каиафа. Он был поставлен в первосвященники римским прокуратором Валерием Гратом, незадолго перед тем оставившим должность правителя этой провинции.

Будучи во всех отношениях креатурой римлян и не пользуясь вследствие этого никаким уважением со стороны народа, он в основу рассуждения поставил именно свои личные выгоды и, прикрывая их благом народа, обратился к синедриону с резкой речью, говоря: «Вы ничего не знаете»; иначе вы не рассуждали бы так много и горячо по-пустому. Вы не приняли во внимание главного, именно, что сделается неизбежным, если допустить полное торжество Иисуса Галилеянина. Мессианское движение, очевидно, угрожающее разразиться теперь, несомненно привлечет римлян, которые явятся со своими легионами, закроют храм, уничтожат все национальные учреждения и прежде всего синедрион, лишат народ всякой независимости и в случае сопротивления опустошат страну огнем и мечом. «Поэтому, – с зловещей торжественностью заключил Каиафа, – лучше нам, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб». Мысль Каиафы была для всех ясна. Он, очевидно, требовал смерти Христа как необходимого условия спасения народа; но он и сам не понимал, какое высокое пророчество изрекал он, предсказывая, что «Иисус умрет за народ, и не только за народ, но чтобы и рассеянных чад Божиих собрать воедино».

«С этого дня положили убить Его». Страж никам дано было приказание тщательно следить за Ним, чтобы при первом удобном случае арестовать Его и подвергнуть беспощадному суду смерти. Вследствие этого Спасителю невозможно было более оставаться в Иудее, и так как не настал еще час Его, то Он на время удалился «в страну близ пустыни, в город называемый Ефраим, и там оставался с учениками своими». Там, в полной безопасности от всех замыслов и козней своих смертельных врагов, Он спокойно и счастливо провел последние недели жизни, окруженный только своими учениками, которых Он в этом мирном уединении подготавливал к великому труду на зреющей жатве мира.

Неизвестно, сколько времени продолжалось это невольное пребывание в Ефраиме, но вот приближался праздник Пасхи, тот праздник, когда вместе с узаконенными агнцами должен был закласться и Агнец, вземлющий грехи мира. Караваны поклонников по обычаю потянулись отовсюду в Иерусалим; отправился и Иисус Христос с своими учениками. Он был погружен в великую думу о предстоявшем величайшем подвиге, и ученики, следуя за Ним, не смели прерывать Его размышлений. Наконец Он остановился и подозвал их к себе, и тогда еще раз, именно в третий раз, с более полными, более ясными, более поразительными и ужасными подробностями, чем когда-либо прежде, говорил им, что Он будет предан первосвященникам и книжникам; и осудят Его на смерть и предадут язычникам; язычники поругаются над Ним и будут бить Его, и теперь в первый раз Он ясно открыл им о самом ужасном событии, что Он будет распят, но на третий день воскреснет. Но их умы все еще переполнены были земными мессианскими надеждами; они так были предзаняты мыслью о предстоявшем наступлении Царства Божия во всем его величии, что предсказание это как бы совершенно пронеслось мимо их ушей; они не поняли его, да и не хотели понимать совсем. И это с поразительностью доказано было новым событием, опечалившим Христа. Во время этого самого пути со стороны некоторых из учеников была заявлена крайне неблаговременная и себялюбивая просьба, показывавшая, до какой степени мало еще просвещены были души даже ближайших учеников светом Евангелия.

К Иисусу Христу подошла Саломия, одна из Его постоянных спутниц, с своими двумя сыновьями, Иаковом и Иоанном, и обратилась к Нему с просьбой обещать им особенную милость. Христос спросил, чего они желают; и тогда мать от имени своих пылких и честолюбивых сыновей просила, чтобы в царстве своем Он посадил одного из них по правую руку и другого по левую. Христос кротко отнесся к такому их себялюбию и заблуждению. Они по слепоте своей просили о положении, которое лишь несколько дней спустя, как они должны были увидеть, занято было в позоре и мучении двумя распятыми разбойниками. Воображение их рисовало перед ними двенадцать престолов, а Он говорил им о трех крестах. Они мечтали о земных коронах, а Он говорил им о чаше горечи и о крещении кровью. Могли ли они пить с Ним эту чашу, или креститься этим крещением? Быть может, более понимая теперь значение Его слов, они смело отвечали: «Можем»; и тогда Он сказал, что им действительно придется оправдать слова свои, но что сидеть по правую и по левую сторону Его придется лишь тем, кому уготовано Отцом Небесным. И подозвав затем всех своих двенадцать учеников, Христос еще раз поучал их, как ошибочны их взгляды на Царство Небесное, и еще раз разъяснял им его истинное значение как совершенно отличного от царств мира сего.