Толковая Библия в 12 томах(ред. А. Лопухин) Том 4

Лопухин Александр Павлович

На следующее утро Христос в последний раз отправился с своими учениками в притворы храма, и лишь только Он начал свою обычную проповедь, как явились и враги Его с своими коварными замыслами. На этот раз фарисеи явились вместе с своими противниками иродианами, т. е. партией, главной целью которой было поддерживать дом Иродов сохранением добрых отношений к римскому императорскому двору, для чего именно необходимо было подавлять среди иудеев все национальные и патриотические движения. Такой союз фарисеев с иродианами давал знать, что они решили поставить дело Христа на политическую почву и хотели обвинить Его в политической неблагонадежности. Они хорошо знали, как римляне опасались мессианских движений в иудейском народе – движений, для подавления которых им приходилось не раз тратить много усилий и средств. Христос недавно объявил Себя Мессией открыто перед народом; но так как тогда это объявление не повело ни к какому народному мятежу и потому не дало юридического основания для Его обвинения, то теперь они попытались добыть эти основания коварством. Прикрывая свое коварство внешним почтением и вежливостью, фарисеи подошли к Спасителю и просили Его разрешить им недоумение. «Учитель, – сказали они с льстивым притворством, – мы знаем, что Ты справедлив, и истинно пути Божию учишь, и не заботишься об угождении кому-либо; ибо не смотришь ни на какое лицо». Этим они как бы просили Его безбоязненно и нелицеприятно высказать им свое личное мнение, как будто они действительно нуждались в Его мнении для своего руководства в нравственном вопросе практической важности и были совершенно уверены, что только Он один мог разрешить удручавшее их недоумение. Но напрасны были все эти лукавые подходы и извивы змеиной лести. Острое жало и ядовитые зубы обнаружились сразу. «И так скажи нам: как Тебе кажется, позволительно ли давать подать кесарю, или нет?» Он должен, думалось им, ответить «да» или «нет». Если Он ответит «да»,

то одного этого достаточно будет, чтобы народ отвернулся от Него как от человека, признающего ненавистное иго язычников и, следовательно, не имеющего права на достоинство Мессии. Если же Он, с другой стороны, чтобы поддержать свое влияние на народ, ответит: «нет, непозволительно», то они сейчас же поймают его с поличным и предадут прокуратору как открытого мятежника, и Пилат немедленно и сурово расправится с ним, как недавно расправился с другими галилеянами, кровь которых он смешал с кровью принесенных ими жертв. С затаенным дыханием ожидали они ответа, но из уст Христа раздалось слово, которое сразу разбило все их злобные ковы. «Что искушаете Меня, лицемеры, – отвечал им Спаситель. – Покажите Мне монету, которою платится подать». Ему подали динарий, на лицевой стороне которого выбиты были надменные и красивые черты императора Тиверия, а на обратной его титул – Pontix Maximus. «Чье это изображение и надпись?» – спросил Христос. «Кесаревы», – отвечали совопросники. Тогда коварный вопрос их разрешался сам собой. «Итак, отдавайте кесарево кесарю и Божие Богу». Если они уже настолько потеряли свою политическую самостоятельность, что пользовались кесаревой монетой, то этим самым они признавали себя обязанными и платить подать кесарю, подобно тому, как, получив от Бога свое бытие и различные блага, они должны были это Божие отдавать Богу. Таким образом и этот замысл разлетелся в прах перед божественной мудростью Христа, и совопросники должны были смолкнуть. Но несмотря на такой ответ они впоследствии с наглой лживостью обвиняли Христа, что Он «запрещал давать подать кесарю» (Лк 23:2).

Главными совопросниками Христа доселе были фарисеи. Другая сильная партия, саддукейская, состоявшая из богатых классов и иерархов, мало принимала доселе участия во всем этом деле и относилась к Христу с тем высокомерным презрением, которым она вообще наделяла невежественных, по ее мнению, галилеян. Но так как теперь молва о галилейском Учителе гремела по всему Иерусалиму и им стало известно о тех необычайных ответах, которыми Он поразил фарисеев, то и саддукеи решили поближе познакомиться с проповедником и испытать Его в знании закона и иудейского богословия. Для этого они придумали один из самых казуистических вопросов, касавшийся притом области, в которой они открыто выражали свое неверие, именно загробной жизни и воскресения. С этой целью они выбрали из области раввинской казуистики случай, что одна женщина последовательно выходила замуж за семь братьев, из которых каждый умирал бездетным, и желали знать, кому из них она будет принадлежать по воскресении. Хотя и воображаемый, случай этот, однако же, был возможен, так как закон постановлял, что если муж умирал бездетным, то для восстановления ему семени и продолжения его имени на вдове его должен был жениться брат его, и первородный сын от этого второго брата записывался как сын умершего. Сами не веря в загробную жизнь и воскресение и предполагая, что Иисус, который, как они слышали, учил о воскресении и держался тех же воззрений на него, как и их противники фарисеи, они предвкушали удовольствие поставить Его этими запутанными вопросами в затруднительное положение и таким образом осмеять Его и само учение о воскресении. Некоторые из раввинов имели, правда, более возвышенные понятия о загробной жизни, но большинство держалось в этом отношении самых грубых представлений. По ним воскресение будет восстановлением людей не только в их прежних телах, но и с их прежними вкусами и страстями; воскресшие не только будут есть, пить и жениться, но восстанут в тех же самых одеждах, в которых они ходили, даже с теми же телесными признаками и недостатками, «дабы люди могли признать, что это те же самые лица, которых они знали при жизни». Даже сам вопрос, предложенный саддукеями, находил уже у раввинов свое разрешение в том именно смысле, что «женщина, бывшая в замужестве за двумя мужьями в этом мире, в мире будущем будет отдана первому». Имея в виду все эти грубочувственные представления и вообще отрицая воскресение (учения о котором, по их мнению, не заключались в признававшемся ими Пятикнижии Моисея), они и приступили к Спасителю с своим вопросом. Но и их надменная ученость должна была понести заслуженное поражение. С обычным спокойствием Христос отвечал им, что их понятия о воскресении и загробной жизни ложны, и именно вследствие неправильного понимания ими Св. Писания. Чада мира сего женятся и выходят замуж, потому что они смертны и брак необходим для продолжения рода. Но вступившие в Царство Небесное и по своем воскресении уже не будут жениться и выходить замуж, так как они будут бессмертны подобно ангелам, и им не будет надобности заботиться о поддержании рода. Что же касается собственно воскресения, то их мнение, что Моисей не учит о нем, совершенно ошибочно. Так он называет Бога Богом Авраама, Исаака и Иакова. Но Бог не может быть Богом лиц несуществующих, а потому патриархи, хотя тела их были мертвы, очевидно, еще были живы в загробном мире и ожидали воскресения. Таким образом, для Бога все мертвые еще живы, и поэтому так легко Ему воскресить их впоследствии! Ответ этот был так божественно мудр, что даже некоторые из книжников не могли воздержаться от выражения своего восторга и открыто заявляли Ему свое одобрение: «Учитель, Ты хорошо сказал!»

В свою очередь фарисеи, обрадовавшись поражению своих противников, захотели еще раз испытать Его вопросом, и один из них, законник, спросил Его: «Учитель! какая наибольшая заповедь в законе?» В этом вопросе уже звучало некоторое признание за Ним авторитета учительства, и законник мог действительно обратиться к Нему за разрешением затруднявшего его вопроса. Среди законников шли постоянные споры о том, какая именно наибольшая заповедь, исполнение которой наиболее соответствовало понятию праведности, и по обычаю вопрос этот запутывался в бесконечной казуистике, занимавшейся бессмысленными мелочами вроде разделения заповедей на тяжелые и легкие, первостепенные и второстепенные, выводные и дополнительные и т. д. Христос, провидя искренность законника, преподал ему истинное поучение в этом отношении, сказав, что главная и наибольшая заповедь состоит в любви к Богу и вторая подобная ей: «Возлюби ближнего твоего как самого себя. На сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки». Законник вполне согласился с этим определением, и Спаситель заметил ему: «Недалеко ты от Царствия Божия». Ему недоставало только веры в Христа как Мессию.

«После того никто уже не смел спрашивать Его». И тогда Христос сам обратился к велеученым совопросникам с вопросом, ответ на который должен был просветить их касательно истинного достоинства Мессии. В своем ослеплении они потеряли из виду Его истинное достоинство и ожидали увидеть в Нем политического завоевателя, который покорит для них весь мир со всеми его сокровищами, и так как Христос не соответствовал этим ожиданиям, то они и объявляли Его обманщиком, соблазнителем народа. Чтобы навести их на истину, Христос спросил их: «Что вы думаете о Христе? Чей Он сын?» Они ответили Ему, что «сын Давидов». Но сыновством определялось лишь внешнее плотское отношение Христа к Давиду, между тем из хорошо известного им псалма (Пс 109:1) видно, что Давид называет Его и своим Господом, сидящим одесную Бога. Таким образом, Царство Христа не земное, а небесное; не понимая этого, велеученые книжники и законники, очевидно, совершенно не знали истинного достоинства Мессии. Если бы они понимали это, то увидели бы, что признаки Мессии находят полное соответствие в лице гонимого ими Иисуса Назарянина. Народ с услаждением слушал эту беседу, а фарисеи и книжники упорно молчали, злобствуя на свое поражение и бессилие сделать что-либо с ненавистным проповедником.

XXVI

Последнее обличение Иисусом Христом книжников и фарисеев. Похвала усердию вдовицы. Беседа с учениками о разрушении храма и Иерусалима, о кончине мира и втором пришествии. Притчи о десяти девах и талантах. Изображение Страшного суда

После всего произошедшего стало для всех очевидным, что между правящими и руководящими классами иудейского народа и Христом не могло быть ничего общего. И так как фарисеи и книжники с этого времени порешили во что бы то ни стало погубить Христа, то невозможно было долее относиться к ним с снисходительным терпением, как это было доселе. Нужно было окончательно обличить их перед народом, и это Спаситель сделал в своем последнем великом обличении.

Окруженный по обычаю толпой народа, среди которого были и книжники и фарисеи, Спаситель прямо обратился к последним, и из уст Его прогремели слова обличения, которые не могли пробудить разве только мертвую совесть. «Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры!» – начал Он свою обличительную речь, и затем как бы громовые раскаты раздавались над ними грозные и неотразимые обличения, как они, будучи хранителями Моисеева закона, своей жизнью представляют пример самого наглого его нарушения; налагают на других бремена тяжелые и неудобоносимые, а сами не хотят и перстом двинуть их; любят внешние почести и делают все напоказ, между тем как жизнь их исполнена порока и хищничества; стараются о приобретении прозелитов веры, но делают их вдвое худшими против прежнего; моют и чистят внешние сосуды, между тем как сами внутри

себя полны всякой скверны и неправды; вожди слепые, они оцеживают комара и поглощают верблюда; лицемерие их делало их совершенно подобными гробам, которые тщательно украшались снаружи, а внутри содержали разлагающуюся массу. «Так и вы по наружности кажетесь людям праведными, а внутри исполнены лицемерия и беззакония». Горе им за притворное покаяние, с которым они осуждали своих отцов за избиение пророков и в то же время носили в себе самих этот кровожадный дух своих предков и даже переполнили и превзошли меру их преступлений еще более ужасным злодейством. На это поколение должна была пасть вся кровь праведная, пролитая на земле, от крови Авеля праведного до крови Захарии, которого они убили между храмом и жертвенником. Гроза возмездия уже сгущалась над ними и готова была разразиться всеми ужасами над их преступными головами. Но тут этот голос, гремевший праведным гневом, вдруг тронут был самой нежной, любящей жалостью к злополучному городу: «Иерусалим, Иерусалим, избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе! Сколько раз хотел Я собрать детей твоих, как птица собирает птенцов своих под крылья, и вы не захотели! Се, оставляется вам дом ваш пуст. Ибо сказываю вам: не увидите Меня отныне, доколе не воскликнете: благословен грядый во имя Господне», т. е. будете взывать, как взывала толпа при входе в Иерусалим, но будет уже поздно. И это пророчество во всей ужасной точности исполнилось при осаде и взятии Иерусалима, когда действительно «дом иудейский остался пуст», сделался грудой развалин и гниющих трупов.

Пылая праведным гневом и вместе состраданием, Христос оставил храм, и это уже в последний раз. Но сердце Его было печально, и Он сел во дворе среди женщин отдохнуть душой. На этом дворе было несколько кружек, в которые богомольцы опускали свои пожертвования. И вот среди богатых жертвователей, самодовольно опускавших в кружки золото и серебро, одна бедная вдова робко опустила свое малое приношение. Лица богатых жертвователей исказились от презрения к ничтожному приношению, меньше которого уже нельзя было приносить на храм. Она опустила две пруты, самые мелкие из ходячих монет, так что опускать одну уже не позволялось законом даже и для самых бедных. Лепта, или прута, составляла восьмую часть аса и стоила немного более полушки, так что все ее приношение составляло немного более денежки. Давая столь ничтожный дар, она могла бы устыдиться своей бедности, когда кругом ее богачи сыпали золотом. Но Христос был доволен ее верой и самоотвержением. Ее жертва была той «чашей холодной воды», которая, будучи подана с любовью, не останется в царстве Его без должной награды. Вследствие этого Он захотел навеки преподать наставление, что всякое благотворение оценивается по степени совершаемого при нем самоотречения; а самоотречение этой вдовы при ее бедности было гораздо больше, чем богатейшего фарисея, приносившего золото. «Ибо все они клали от избытка своего; она от скудости своей положила все, что имела, все пропитание свое».

Наконец Спаситель оставил и пределы храма; но ученики все еще не хотели оторваться от ветхозаветного храма и, неясно понимая только что высказанное пророчество, хотя и невольно чувствуя его грозную истинность, они с чувством жалости осмелились еще раз обратить внимание своего Учителя на оставляемый храм, как бы желая еще раз проверить пророчество о его участи. Но Христос кратко ответил обращавшемуся к Нему ученику: «Видишь сии великие здания? Все это будет разрушено, так что не останется камня на камне». После такого ясного заявления не могло быть больше никаких недоразумений касательно изреченного пророчества, и ученики, следуя за своим Учителем, с тяжелыми думами на сердце удалились от пределов храма. Перейдя долину Кедронскую, они пошли по крутой тропе, ведущей через гору Елеонскую к Вифании. На вершине горы они остановились, и Христос сел отдохнуть, быть может, под зелеными ветвями двух великолепных кедров, некогда украшавших вершину горы. Открывавшееся отсюда зрелище способно было вдохнуть самые возвышенные мысли. С одной стороны, глубоко внизу под Ним лежал священный город, который давно уже сделался блудницей и даже теперь в этот день, последний день общественного служения Христа, окончательно доказал, что не познал времени своего посещения. Под ногами у Него расстилались склоны горы и сад Гефсиманский. На противоположном склоне высились городские стены и посреди их широкая площадь, увенчанная мраморными колоннадами и золочеными кровлями храма. К востоку, за обнаженными, скалистыми холмами пустыни иудейской, виднелась пурпурная гряда гор Моавитских, которые при солнечном закате сверкают подобно цепи из драгоценных камней. В глубокой, сожженной солнцем котловине колыхались мрачные воды Мертвого моря. И таким образом, смотря с вершины горы, Спаситель повсюду видел следы гнева Божия и греха человеческого. С одной стороны сумрачно сверкало Мертвое море, смолистые и одуряющие волны которого составляют постоянное свидетельство наказания Божия за плотское развращение, а под ногами был знаменитый, но преступный город, который проливал кровь всех пророков и осужден был подпасть еще более страшному возмездию за еще более гнусное злодеяние.

Христос был печален и погружен в глубокие думы. Не без чувства страха ближайшие и наиболее возлюбленные из апостолов – Петр, Иаков, Иоанн и Андрей – подошли к Нему и, видя, что взоры Его устремлены на храм, спросили Его наедине: «Скажи нам, когда это будет и какой признак Твоего пришествия и кончины века?» Вопрос их, видимо, исходил из предположения, что разрушение Иерусалима и храма совпадет и с концом мира. Тогда Христос изложил перед ними в пророческой картине развитие и ход Царства Божия на земле, причем особенно остановился на двух главнейших событиях: гибели Иерусалима и вместе иудейского народа, как самостоятельного политического тела, и кончине мира. Разрушение Иерусалима будет лишь началом всего этого, и оно должно послужить прообразом того, что имеет совершиться при Страшном суде над живыми и мертвыми. Когда совершится последнее страшное событие, это составляет тайну Божества, в которую не могут проникнуть и ангелы; но и до ближайшего события пройдет еще немало времени, и много явится искушений, которых нужно остерегаться. Появятся ложные Мессии и будут лестью и страхом склонять на свою сторону; но они пусть непоколебимо держатся веры в своего Учителя и Господа, все претерпят за Него, и претерпевшие до конца спасутся. Хотя пришествие Господа и кончина мира и неизвестны даже ангелам, но есть все-таки некоторые знамения, по которым можно судить о близости этих великих событий. К тому времени солнце и луна померкнут, звезды спадут как листья, и силы небесные поколеблются. Произойдет общее потрясение мирового порядка, и тогда Христос пошлет ангелов с трубой громогласно собирать избранных своих от четырех ветров, от края до края. Спаситель внушал своим ученикам во все времена наблюдать за этими знамениями и истолковывать их точно так же, как они истолковывают признаки приближения лета по распусканию листьев на смоковнице. Но день тот придет внезапно, и так как он будет днем награды всем верным рабам, то в то же время будет и днем наказания для всех тех, кто окажется не на высоте своего назначения и не готовыми к великому дню. Чтобы еще сильнее напечатлеть в их душах это наставление о бдительности и верности и еще выразительнее предостеречь их от опасности беспечной жизни и погашения светильника бдительности, Он рассказал им две поразительные по своей простоте и вместе с тем богатые назидательностью притчи о «десяти девах» и «талантах» и нарисовал для них картину великого дня Страшного суда, когда Царь Небесный будет отделять и народы, и отдельных лиц одних от других, как пастырь отделяет овец от козлов. В тот день оказавшие хоть малейшее добро наименьшему из братьев Его будут считаться оказавшими это добро лично Ему. Все, сотворившие зло, пойдут в муку вечную, а праведные – в жизнь вечную. Но чтобы эти изречения не подали повода к каким-нибудь старым ошибочным мессианским воззрениям, Он закончил их печальным, но уже знакомым для них предсказанием, что прежде всего этого последует Его страдание и смерть. Теперь уже с полной ясностью и простотой Он открыл им и сам повод, способ и день: «Вы знаете, что через два дня будет Пасха; и Сын человеческий предан будет на распятие».

Так закончилась эта великая беседа на горе Елеонской. Солнце уже село, и Он встал и пошел с своими апостолами по дороге в Вифанию. Это уже в последний раз Он шел по этой дороге на земле, и после испытаний, утомления, возвышенной проповеди и страшных волнений этого богатого происшествиями дня, как восхитительно приятными должны были казаться Ему эти часы тихих сумерек и вечернего покоя; как освежительны были мир и любовь, окружавшие Его в этом тихом селении и благословенном доме! Нелишне заметить, что Иисус Христос вообще не любил городов и едва ли когда-нибудь проводил ночь в их пределах. Их стадное нечестие, их неугомонная общественность, их лихорадочная суетливость, их шумное однообразие и бесцветность – все это отталкивало и возмущало нежную, чистую душу Христа. Восточный город всегда грязен; нечистоты выбрасываются на улицы; мостовых нет; бродячие собаки – единственные подбиратели нечистот; животные и люди смешанно толкутся на тесных улицах и проходах. Поэтому, хотя по долгу своего служения Спаситель должен был часто посещать Иерусалим и проповедовать огромным толпам народа, собиравшегося на годовые праздники со всех областей и стран света, но при всяком удобном случае Он удалялся за городские ворота – частью для безопасности, частью по бедности, частью потому, что любил этот благословенный дом в Вифании, а частью также и потому, что Он чувствовал больше мира и радости в душе, когда ступал по траве, растущей на горах, чем по жестким камням города, и высшим блаженством для Него было общение с Отцом Небесным под тенью масличных дерев, где, вдали от людского шума и возмутительных зрелищ, Он мирно мог наслаждаться чудной красой заходящего солнца и здоровой свежестью вечерней росы.