Толстый – повелитель огня
Шрифт:
Пока Толяша хлопал глазами, испуганно косясь на Тонкого («Че она здесь делает, парень?»), бабуля ловко приложила к его скуле свинцовую примочку, достала йод и нацелилась на ссадину на брови.
– Что вы, Валентина Ивановна! – пришел в себя Толяша. – Ну, подрался, с кем не бывает? Не стоило…
– Тихо! – бабушка взяла его за подбородок и решительно прижгла ссадину.
Толяша взвизгнул, но вырваться не решался. Тонкий решил: «Пора», присел, наугад загреб из мусорной корзины горсть бумажек и сунул в карман.
Бабушка
В общем, Сашкиных копаний в помойке никто не заметил, кроме верного крыса. Увидев, что хозяин тырит бумажки без него, Толстый ужасно оскорбился. Он съехал с плеча на лапах прямо в мусорную корзину и начал методично перетаскивать ее содержимое Сашке в карман.
– Вот, уже лучше, – бабушка отошла от Васнецова, чтобы как следует полюбоваться своей работой.
Вид у солдата был жалкий. В бабушке погиб великий абстракционист – она перемазала йодом всю физиономию Васнецова: и где была ссадина, и где ее не было.
– Примочку держи! – предупредила бабушка, убрала йод и стала разворачивать пирожки.
– Валентина Ивановна, зачем вы это?!
Толстый между тем разграблял помойку. Крысе трудно объяснить, что нужны-то конкретные фотки конкретных людей, поэтому Тонкий и не пытался. Верный крыс тащил из помойки все, что находил, и клал Сашке в карман. Тонкий стоял, прикидываясь ветошью, только бы Васнецов не обернулся на него. Краем глаза смотрел, что там тырит верный крыс. Окурок, огрызок, кусок фотографии. Сломанная скрепка, смятая бумажка, кусок фотографии.
Карманы его уже подозрительно раздулись, Тонкий бы сам себя заподозрил в преступном разграблении помойки. Счастье, что отвлекающий объект «Бабушка-1» работал превосходно.
– Молчи, Толик, не нервничай. Кушай вот. Надо ж, гады какие!
– Да ничего не…
– Т-с-с! – бабуля сунула Васнецову пирожок и крышку от термоса с горячим чаем.
Солдат покосился на Тонкого. Сашка успел прикрыть руками набитые карманы и принять невинное выражение лица: «Я что, я ничего. Я очень сочувствую тебе, Толик»… Васнецов покорно надкусил пирожок.
«Побьет, – решил Тонкий. – Хоть и рохля сам, а побьет. Я бы точно побил. А если еще сослуживцы увидят!..»
Толстый старательно запихивал Сашке в карман пустую банку из-под сгущенки. Хватит! А то их и правда могут заметить, и тогда неизвестно, у кого будет больше неприятностей: у Васнецова, за то, что притащил в будку гостей (Тонкий не был уверен, что это разрешено), или у него, Сашки, за то, что он опозорил Васнецова перед сослуживцами.
Тонкий отобрал у верного крыса банку, цапнул из мусорной корзины еще пару обрывков и бочком-бочком стал протискиваться к выходу.
– Пойдем, ба. Царапины обработали, за термосом я зайду.
– Куда ж я уйду от него теперь! – возмутилась бабушка. – Парень на дежурстве, а его бьют! Нехорошо бросать…
– Ба, если нас тут увидят, у него могут быть неприятности, – уговаривал Тонкий, уже стоя в дверях.
Полуоткрытой дверью он старательно прикрывал разбухший карман, а свободной рукой удерживал Толстого. Верный крыс решительно не понимал, с чего это хозяин бросил на середине такое интересное занятие, и всей душой рвался и дальше опустошать мусорную корзину.
– Какие еще неприятности?! Я что, уже студента своего проведать не могу?
– Я на дежурстве, – робко напомнил Васнецов и умоляюще глянул на Тонкого.
«Не побьет», – успокоился Сашка.
– Пошли, ба!
Ворча и обещая вернуться и приезжать каждый день, бабушка все-таки позволила себя увести. Тонкий шел на шаг впереди нее, прикрывая разбухшие карманы. Краем глаза он видел, как облегченно вздыхает Васнецов, оставшийся без бабушкиной заботы.
– Надо же, какое безобразие! – не унималась бабушка. – Солдата, средь бела дня…
– Служба такая, – механически ответил Тонкий.
– Хороша служба!..
В мыслях Сашка был уже в доме и склеивал фотографии. Что за типы там были, знакомые до боли? Все они в форме одинаковые, так сразу и не разберешь. С кем связался трусоватый безобидный Васнецов? Тонкий украдкой доставал из кармана обрывки фоток и потихоньку разглядывал: кусок березки, кусок чьей-то кепки, кусок васнецовского лица, кусок еще чьего-то лица. Бумажка чистая, не фотка, окурок, грязный платок, салфетка, канцелярская кнопка (Толстый – барахольщик!)…
Витек, все еще перепачканный сажей, лихорадочно собирал яблоки в саду.
– Все нормально? – хохотнул он, увидев Сашку с бабушкой. – Оказали первую помощь пострадавшему?
– Не смешно, Витя, – назидательно произнесла бабушка. – У человека несчастье, а ты…
– Не смешно, – серьезно согласился Витек и виновато кивнул на сумку с яблоками: – Мать уже собирается. Говорит, вечером в электричке не протолкнешься, лучше ехать сейчас.
Бабушка солидно кивнула:
– Говорит – поедем. Я уже собралась, только переобуюсь. Пойдем, Саша.
Тонкий проскользнул раньше бабушки в свою комнату, прикрыл дверь и первым делом вывалил из карманов весь мусор. Знакомое лицо есть на фотках как минимум одно, не считая Васнецова! И сейчас…
Витин письменный стол, чистый и ровный, как футбольное поле, моментально превратился в помойную яму. Тонкий взял корзину для мусора и начал перебирать похищенный хлам. Огрызок, огрызок, бумажка ненужная, бумажка от фотки…
– Сань! – некстати вошел Витек.
Тонкий аж вздрогнул, но через секунду сообразил, что, вообще-то, он не делает ничего криминального.