Том 06: "Луна Израиля", "Клеопатра", "Жемчужина Востока"
Шрифт:
Где я? И – о боги! – что это за страшная груда, очертаниями сходная с человеком, под окровавленным покровом, лежит у изножья ложа, на котором я, должно быть, заснул?
Я, как лев, вскочил с криком и ударил по этой груде изо всех сил. Удар был тяжелым, и от него этот предмет перевернулся на бок. Не помня себя от ужаса, я сорвал белый покров и под ним увидел обнаженную связанную фигуру с поджатыми к груди ногами. Это был голый труп начальника дворцовой стражи римлянина Павла. Он лежал передо мной, и из его груди торчал кинжал, мой кинжал, с золотой рукояткой в виде сфинкса. Этим кинжалом к широкой груди был прижат кусок папируса с латинскими словами. Я наклонился к бездыханному телу и прочитал:
«HARMACHIDI SALVERE EGO SUM QUEM SUBDERE NORAS PAULUS ROMANUS DISCE HINC QUID PRODERE PROSIT».
«Приветствую тебя, Гармахис. Я – подкупленный тобою римлянин Павел. Узнай, как поступают с предателями».
Мне стало дурно, я отшатнулся от покрытого запекшейся кровью трупа и попятился назад, пока стена не остановила меня. Я слышал пение птиц снаружи. Они приветствовали день. Значит, это был не сон, и я пропал! Пропал!
Я подумал о моем старом отце Аменемхете. Да, я представил, что с ним будет, когда он узнает, когда ему расскажут о позоре его сына, погубившего все его надежды. Я подумал о моем любимом дяде Сепа, жреце, готовом отдать жизнь за свою страну, который целую нынешнюю ночь ждал сигнала, но так и не дождался. Тут же последовала и другая мысль. А что же будет с ними? Я был не единственным предателем. Меня тоже предали. Но кто? Возможно, сам Павел. Если это был Павел, он почти ничего не знал о том, кто участвовал в заговоре. Но тайные списки лежали у меня на груди, в одежде. Великий Осирис, они исчезли! Значит, участь, постигшая Павла, ждет всех преданных своей отчизне жаждавших возрождения Египта. От этой мысли разум у меня затуманился, и я упал без чувств.
Когда ко мне вернулось сознание, я заметил, как удлинились тени, и понял, что была уже вторая половина дня. Я с трудом встал. Труп Павла по-прежнему лежал подле ложа, наблюдая за мной страшными безжизненными глазами. В отчаянии я бросился к двери. Оказалось, что она заперта, а снаружи я услышал тяжелые шаги стражей. Они спросили у кого-то пароль, потом я услышал, как о пол стукнули древки копий, задвижки отъехали, дверь распахнулась, и через порог переступила облаченная в парадные царские одежды, сияющая торжеством победительница Клеопатра. Вошла она одна, и дверь захлопнулась у нее за спиной.
Я стоял, как будто окаменев, она же подошла и остановилась прямо передо мной.
– Приветствую тебя, Гармахис, – сказала она, широко улыбаясь. – Вижу, мой посланник нашел тебя. – И она указала на мертвого римлянина. – Фу, как отвратительно он выглядит. Эй, стражи!
Дверь отворилась, и в комнату вступили два вооруженных галла.
– Уберите эту разлагающуюся падаль, – приказала Клеопатра, – и бросьте стервятникам, пусть они им займутся. Стойте, выньте сначала кинжал из груди этого предателя.
Стражи низко склонились к трупу, выдернули из сердца Павла красный от крови кинжал и положили его на стол. Затем взяли мертвое тело за руки и за ноги и потащили к двери. Потом я услышал их тяжелые шаги по лестнице, когда они понесли его вниз.
– Я думаю, Гармахис, ты попал в большую беду, – сказала она, когда звуки шагов стихли. – Как причудливо поворачивается колесо Судьбы! Если бы не этот предатель, – она кивнула на дверь, через которую вынесли труп Павла, – на меня сейчас было бы так же неприятно смотреть, как на него, а твой кинжал окрасился бы кровью моего сердца.
Так, значит, все же Павел предал меня.
– Когда вчера вечером ты пришел ко мне, – продолжила она, – я знала, что ты пришел убивать. Ты несколько раз запускал руку под одежду на груди, и я догадалась, что ты сжимал рукоятку кинжала, собираясь с духом совершить ненавистный тебе поступок, которому так противилась твоя душа. То были странные, фантастические минуты, когда твоя жизнь висит на волоске. Ради таких минут только и стоит жить. Иногда я задумываюсь, чего мы смогли бы добиться вместе, если бы соединилась моя хитрость с твоей хитростью, моя сила с твоей силой.
Да, Гармахис, у твоей двери стоят стражи, но я не хочу тебя обманывать. Если бы я не знала, что удерживаю тебя узами более надежными, чем тюремные цепи, если бы не знала, что мне не угрожает от тебя никакое зло, ибо меня лучше копий всех моих легионов защищает твоя честь, ты бы давно уже был мертв, мой Гармахис. Вот твой кинжал, – она протянула мне оружие. – Теперь убей меня, если можешь. – И она приблизилась ко мне, обнажила грудь и замерла в ожидании, устремив на меня спокойный взгляд.
– Ты не можешь убить меня, – продолжила она, – ибо существуют такие поступки, и я это хорошо знаю, которые ни один мужчина, – а я говорю о настоящих мужчинах, таких как ты, – не может совершить и остаться жить после этого. И главный из них, Гармахис: мужчина не может убить женщину, которая его любит. Что ты делаешь? Не смей! Нет, не поворачивай кинжал на себя. Если ты не можешь убить меня, подумай, насколько большим будет твой грех, если ты убьешь себя, о жрец Исиды, преступивший свои клятвы! Или тебе так не терпится предстать перед этой разгневанной богиней в Аменти? Какими глазами, по-твоему, Небесная Мать посмотрит на своего сына, который, опозоренный и нарушивший свою самую священную клятву, предстанет перед ней с руками, обагренными собственной кровью? Где же ты будешь искупать содеянное зло? Если тебе вообще будет позволено его искупить!
Более я не мог выносить ее речей, ибо сердце мое было разбито. Увы! Она была права – я бы не осмелился убить себя! Я не имел на это права! Я дошел до того, что даже умереть боялся! Я бросился на ложе и зарыдал, зарыдал слезами такого отчаяния, когда у человека не осталось ни капли надежды.
Но Клеопатра подошла ко мне, села рядом и стала меня успокаивать, обвив мою шею руками.
– Не плачь, любовь моя, – сказала она. – Посмотри на меня. Для тебя еще не все потеряно, и я не сержусь на тебя. Мы сыграли, ставки были высоки. Игра шла не на жизнь, а на смерть. Я предупреждала тебя, что пущу свою женскую магию против твоей. Так я и сделала и выиграла. Но я буду откровенна с тобой. Мне как женщине и как царице жаль тебя. Мне неприятно и больно видеть тебя в печали, смотреть на твои терзания. Конечно, ты имел на то право и поступил правильно, попытавшись вернуть трон, захваченный когда-то моими предками, и былую свободу Египта. Это справедливо и достойно восхищения. Мне самой как законной царице пришлось поступить так же, и я не побоялась пойти на жестокость, потому что была связана клятвами. Поэтому, поверь, я полна сочувствия к тебе, ибо все великое, любой смелый поступок не оставляют меня равнодушной. Правильно и то, что тебя ужасает глубина твоего падения. Но это тоже вызывает уважение. Я как любящая тебя женщина полна жалости к тебе и разделяю твое горе. Но не все еще потеряно. Твой план был неразумен, ибо Египет не сможет существовать как независимая держава. Если бы ты отвоевал корону – а ты, несомненно, сделал бы это, – тебе все равно пришлось бы считаться с римлянами. Пойми, у тебя есть еще надежда: я не та, за кого меня принимают. В этой бескрайней стране нет сердца, более преданного древнему Кемету, чем мое. Я люблю его даже больше, чем ты, Гармахис. Однако до сих пор я была будто в оковах: мне мешают со всех сторон – войны, повстанцы, завистники, заговоры, придворные интриги связывали меня. Из-за этого я не могла служить своему народу как должно и как мне хотелось. Но теперь, Гармахис, ты научишь меня. Ты станешь не только моим возлюбленным, но и моим советником. Разве это малое дело, Гармахис, завоевать сердце Клеопатры, то сердце, которое – стыдись! – ты хотел остановить? Да, ты, именно ты, соединишь меня с моим народом, поможешь мне найти путь к нему, и мы станем править вместе, объединив новое царство со старым, новое мышление с древним. Правильно говорят, что все делается к лучшему, о котором и мечтать было нельзя: ты станешь фараоном, но к трону тебя приведет другая, более ровная, не такая жестокая, кровавая дорога.
Гармахис, я сделаю все, чтобы твое предательство было скрыто. В конце концов, ты же не виноват в том, что тебя выдал подлый римлянин? Что потом тебя опоили, а твои тайные записи выкрали и легко расшифровали? Можно ли винить тебя за то, что ваш великий заговор сорвался, а те, кто устроил его, рассеяны по стране? За то, что ты, оставаясь верным долгу, использовал те средства, которые дала тебе сама природа, и покорил сердце царицы Египта? За то, что ее преданная, нежная любовь поможет тебе достичь своей цели и раскрыть свои мощные крылья над берегами Нила? Ты считаешь мои советы неразумными, Гармахис?