Том 1. Ленька Пантелеев. Первые рассказы
Шрифт:
Перевес в военных силах был поначалу на стороне мятежников. Но на стороне красных была сила, не менее грозная. На их стороне был народ. В первый же день, как только весть о восстании долетела до заводских окраин города, рабочим ярославских фабрик было роздано оружие, и вчерашние слесари, фрезеровщики, обувщики, железнодорожные машинисты, мыловары, кожевники, ткачи и табачники вышли на улицу и бок о бок с красноармейцами храбро отражали натиск повстанцев.
Эти первые рукопашные, баррикадные стычки помешали распространению мятежа за пределы
И все-таки опасность была очень велика.
Не перхуровцы были опасны и не гимназисты, которые шли на смерть во имя «белой идеи». За спиной перхуровцев стояли капиталистические государства – Америка, Англия, Франция и другие. На их стороне была значительная часть крестьянства. Географическое положение Ярославля, его близость к Москве и к Петрограду, его ключевое, как говорят военные, положение на стратегических коммуникациях – во много раз усиливали опасность.
Руководители молодого Советского государства понимали это. Несмотря на трудность момента, на тяжелое положение на других фронтах, к Ярославлю были срочно брошены воинские подкрепления, авиация и артиллерия.
При этом дано было указание – щадить город.
Советское командование сделало попытку освободить Ярославль путем прямых атак. Но положение мятежников, засевших, как в крепости, в центральной части города, и большое количество пулеметов, которыми они располагали, превращали эти атаки в бесполезное кровопролитие.
Перхуровцам предложили сложить оружие. Они отказались.
И тогда – на второй день мятежа – заговорили советские пушки.
Уже первыми залпами шестидюймовых орудий были разбиты и выведены из строя электростанция, телефон и водопровод.
В городе начались пожары.
Гостиница «Европа», находившаяся в самом центре осажденного города, в непосредственной близости от перхуровского штаба, невольно оказалась одной из мишеней обстрела.
В первый же день из гостиницы бежали все, кто имел для этого хоть какую-нибудь возможность. Остались лишь те, кому бежать было некуда. Среди этих немногих оказались и Александра Сергеевна с Ленькой. Три дня они просидели в подвале, где кроме них оставалось еще десять-двенадцать человек, главным образом женщин и стариков. Всех мужчин, способных носить оружие, к этому времени перхуровцы насильно призвали в свою «добровольческую» армию.
В подвале круглые сутки было темно. Выгорели не только все свечи, но и спички. Кончались последние крохи еды.
По вечерам, когда Леньке приходилось ощупью пробираться в помещение с двумя нолями на дверке, он видел в лестничном окне страшное багровое зарево. Окно было похоже на открытую дверцу огромной печки.
На четвертый день утром Александра Сергеевна, покормив Леньку остатками нянькиных колобков и куличиков и высыпав себе в рот мелкую сухарную крошку, оставшуюся в просаленной бумаге, заявила, что пойдет наверх – выяснить, нельзя ли раздобыть чего-нибудь съестного.
– Сиди, пожалуйста, смирно, – сказала она. – Я скоро.
– Нет, –
Она поняла, вероятно, что он одну ее не отпустит, подумала и со вздохом согласилась:
– Ну, что ж. На все воля божья. Идем…
Первое, что поразило Леньку, когда он очутился в длинном гостиничном коридоре, – это свет. В коридоре не было окон, электричество не горело, и все-таки после подвала здесь было почти ослепительно светло. Освоившись с этим отраженным, неизвестно откуда взявшимся светом, Ленька увидел, что в коридоре живут. То здесь, то там стояли у стены кровати, некоторые были завешаны пологами; люди сидели и лежали на чемоданах, узлах и корзинах, читали, чинили белье, играли в карты, что-то жевали и пили из жестяных кружек.
Коридор стал похож на вокзал или на цыганский табор.
Александра Сергеевна разговорилась с какой-то немолодой, очень строгой на вид, грузной женщиной в круглых очках. Женщина оказалась сельской учительницей из уезда. Перед самым восстанием она приехала в Ярославль на какую-то педагогическую конференцию и застряла в гостинице. Все первые дни мятежа она провела у себя в номере. Накануне, когда она ходила за кипятком в ресторан, в номер ее попал снаряд. Пришлось перебраться в коридор.
– И вам не страшно здесь? – удивилась Александра Сергеевна.
– Да ведь не страшнее, сударушка, чем другим, – ответила учительница. – А я, вы знаете, что делаю, матушка? Я, когда уж очень сильно пулять начинают, зонтиком закрываюсь.
И учительница с улыбкой показала на большой черный зонт, который лежал у нее в изножий кровати.
Эта суровая на вид женщина оказалась не только бодрой и бесстрашной, но и доброй. Она угостила Леньку и Александру Сергеевну ржаными сухарями, чаем и зеленым луком, который она купила на рынке в воскресенье, когда еще не так опасно было ходить по городу.
– Я и вчера вылазку делала, – сказала она улыбаясь. – Но это уж я так, по бабьей глупости. Никакие рынки и магазины в городе, конечно, не торгуют.
– Но, скажите, что же будет дальше? – спросила Александра Сергеевна.
– А что же может быть? Будет то, что этих негодяев переловят и поставят к стенке. А вот что будет с городом? Вы слышите, что делается?
За стеной стоял грозный однообразный гул, настолько однообразный, что он не замечался, не резал уха, не мешал слушать и говорить, как не мешает слушать и говорить стук мельницы или паровой машины.
– Значит, вы думаете, что красные возьмут город? – сказала Александра Сергеевна.
– А вы что, – сомневались, матушка? – усмехнулась старуха.
– И Москву тоже, значит, возьмут? – вмешался в разговор Ленька. Учительница строго посмотрела на него из-под очков и сказала:
– Это кто же, по-твоему, должен ее взять?
– Красные.
– Зачем же им, скажи, брать ее, если они и отдавать ее не собирались?
– Как? Ведь говорили…
– Говорили? Мало ли что говорят…