Том 1. Повести и рассказы
Шрифт:
С давних пор было известно, что старый Адлер эгоист и эксплуататор, а Фердинанд эгоист и повеса; но только статьи, появившиеся в газетах в связи со смертью Гославского, восстановили против них общественное мнение.
Теперь вся округа стала интересоваться фабрикой. Рассказывали обо всем, что там происходит, и соответствующим образом истолковывали. Знали все до мельчайших подробностей. Знали, сколько долгов было у Фердинанда за границей, сколько он тратил теперь и насколько отец его возместил убытки благодаря снижению заработной платы и удлинению рабочего дня. Однако больше всего негодовали по
Кое-кто, правда, говорил, что на любом промышленном предприятии и при любой машине, не исключая молотилки и соломорезки, может произойти несчастный случай. Но этих быстро переубедили. «Разве можно, — объясняли им, — заставлять рабочих работать на фабрике от зари до зари? Разве предприятие, имеющее сотни машин, не обязано держать доктора и фельдшера? Неужели Адлер так беден, что какая-нибудь тысяча рублей, потраченная на санитарное обслуживание, имеет для него значение? Ведь раньше были там и доктор и фельдшер, а теперь, когда сын наделал долгов, отец их оплачивает кровью людей, которых и без того беспощадно эксплуатировал».
Фердинанд вскоре почувствовал, что отношение к нему изменилось. Двое или трое молодых людей, по настоятельному требованию родителей, перестали с ним встречаться. Другие охладели и отдалились от него. Но даже от тех приятелей, которые остались, — а остались далеко не лучшие, — ему нередко приходилось теперь выслушивать колкости.
Но это еще не все. В гостинице, в ресторане, в винном погребке, в кондитерской, то есть во всех заведениях, где на нем немало зарабатывали, ему, как нарочно, старались подсунуть газеты, в которых были напечатаны статьи о смерти Гославского. А однажды, когда он зашел со своими приятелями в лавку и спросил, есть ли хорошее красное вино, приказчик ему ответил:
— Есть, ваша милость… красное, как кровь…
Вероятно, всякого другого на его месте подобные факты заставили бы призадуматься. Всякий другой, заметив всеобщую антипатию, вероятно постарался бы временно удалиться от людей или даже изменить образ жизни. Но Фердинанд не принадлежал к числу этих всяких других. Он не способен был трудиться и привык вести разгульную жизнь; к общественному мнению прислушиваться не желал, напротив: делал все наперекор ему и держал себя вызывающе. Судя о людях по своим приятелям — льстивым и пустым, он был уверен, что рано или поздно сумеет всех подчинить себе и никто не осмелится оказывать ему сопротивление. Глухая борьба, которую ему приходилось вести в обществе, злила его и возбуждала. В этой борьбе Фердинанд видел источник не только неприятностей, но и будущего торжества, так как решил первому же человеку, который станет ему поперек дороги, учинить скандал. И он ощущал потребность в скандале, в чем-то таком, что встряхнуло бы ею нервы и создало ему репутацию опасного человека.
Фердинанд был сыном своего отца, для которого также было наслаждением сокрушать встречающиеся ему преграды — правда, на ином пути.
Особенную неприязнь питал Фердинанд к некоему Запоре, помещику и волостному судье. Запора был человек среднего роста, полный, неуклюжий, с суровой и отталкивающей внешностью. Смотрел он исподлобья, говорил мало, но всегда решительно, не церемонясь
Запору нельзя было подкупить ни любезностью, ни остроумием, ни общественным положением, ни красивыми словами. Он равнодушно слушал все, что ему рассказывали, угрюмо поглядывая на говорившего. Во внимание он принимал только поступки и старался всегда постигнуть сущность человека. Кого он считал честным, тому становился другом и в радости и в печали. Но людей злых, бесхарактерных, праздных, гуляк он презирал и не пытался это скрывать.
Молодой Адлер изредка встречался с угрюмым судьей, но ни разу с ним не разговаривал — не представилось случая. Запора же не избегал с ним встреч, но и не искал их, просто не интересовался Фердинандом и в беседах с друзьями называл его «шутом».
Люди, бывшие в близких отношениях с Запорой, знали, что когда он говорит: «Этот шут», — то подразумевает молодого Адлера.
Многие предвидели, что рано или поздно Запора и Фердинанд столкнутся в тесном провинциальном кругу и что молодой повеса услышит тогда не одну горькую истину.
Как это всегда бывает в таких случаях, Фердинанд чувствовал, что Запора его недолюбливает, и поэтому не спешил завязать с ним знакомство. К тому же он подозревал, что именно Запора был автором статей о Гославском, и решил про себя показать при случае судье, что долг платежом красен.
В начале сентября в местечке открылась ярмарка. Съехалась шляхта из нескольких уездов, приехал и Запора, у которого была контора в городе. Закончив срочные служебные дела и закупив все необходимое, он около двух часов отправился в ресторан пообедать.
В большом зале ресторана оказалось очень много знакомых. На накрытых столах, составленных в один ряд, красовалось множество бутылок вина, преимущественно шампанского. Судя по приготовлениям, предстояла грандиозная попойка.
— Что это значит? — спросил Запора. — Кто-нибудь заказал обед?
Его окружили знакомые, среди которых были и приятели Адлера.
— Представь себе, — объяснил ему кто-то, смеясь, — молодой Адлер закупил все обеды и всех, кто бы ни пришел, приглашает на банкет.
— Надеемся, что и вы не откажетесь составить нам компанию, — сказал один из друзей Адлера.
Запора искоса поглядел на него.
— Откажусь, — ответил он.
Молодой человек, не отличавшийся чрезмерным тактом, стал настаивать:
— Но почему же, уважаемый судья?
— Потому, что на обед, который устраивается на деньги старого Адлера, пригласить меня может только старый Адлер, но если бы даже и он меня пригласил, я бы все равно отказался.
В разговор вмешался другой приятель Фердинанда.
— Разве вы можете в чем-нибудь упрекнуть Адлера?
— Да, кое в чем могу. Старик — эксплуататор, молодой — тунеядец, и оба приносят больше вреда, чем пользы.
Общественная совесть впервые заговорила так открыто устами человека, обладавшего гражданским мужеством. Приятели Адлера умолкли, другие гости смутились, а несколько человек, более впечатлительных, взялись за шляпы, намереваясь уйти.
В эту минуту влетел молодой Адлер с каким-то приятелем.