Том 1. Русская литература

Луначарский Анатолий Васильевич

Подумать только, неужели писателя, обладающего такими достоинствами, можно как-то замолчать, скрыть от масс, какими бы отрицательными и ядовитыми примесями эти положительные стороны ни сопровождались. И эти отрицательные, ядовитые примеси Ленин видит превосходно. С другой стороны, Толстой для него «помещик, юродствующий во Христе». «Юродивой» считает он проповедь непротивления злу насилием. Его возмущает у Толстого «проповедь одной из самых гнусных вещей, какие только есть на свете, именно: религии; стремление поставить на место попов по казенной должности попов по нравственному убеждению, т. е. культивирование самой утонченной и потому особенно омерзительной поповщины». Можно ли отрицать, что многое и положительное и, особенно, отрицательное в Толстом выросло из его барства? Нет, этого отрицать нельзя. При более тщательном и более расширенном анализе нам придется много на этом останавливаться. Но характерно и превосходно в анализе

Ленина то, что он совсем оставляет в стороне это барство и о нем упоминает как о вещи второстепенной.

Спрашивая себя, почему Толстой оказался таким великим писателем, он приходит к выводу, что «Толстой велик, как выразитель тех идей и тех настроений, которые сложились у миллионов русского крестьянства ко времени наступления буржуазной революции в России». Отсюда он делает ряд блестящих выводов, на которых мы останавливаться здесь не будем, ибо каждый грамотный человек должен прочесть самого Ленина.

Во второй статье особенно важно отметить положение Ленина о том, что «эпоха подготовки революции в одной из стран, придавленных крепостниками, выступила, благодаря гениальному освещению Толстого, как шаг вперед в художественном развитии всего человечества» ³ . Толстовское художественное творчество провозглашается здесь Лениным шагом вперед в художественном развитии всего человечества. Пусть запомнят это те, кто хочет снизить значение Толстого. Но еще более важно заметить себе, что само величие Толстого является, таким образом, отражением тех, главным образом, крестьянских движений, которые предшествовали Октябрю. И Ленин понимает, что гигантская пролетарская революция должна, когда она найдет соответственного человека, дать сдвиги еще несравненно более монументальные в художественной жизни человечества.

В третьей статье «Толстой и его эпоха», написанной в такое время, когда Толстого старались использовать как своеобразную контрреволюционную силу ⁴ , Ленин особенно резко обрушивается на отрицательные стороны толстовства. Здесь высказывает он те мысли, на которые стараются опереться люди _гполагающие необходимым набросить какую-то завесу на Толстого, как на явление вредное действительности. Ленин говорит здесь: «Четверть века тому назад критические элементы учения Толстого могли на практике приносить иногда пользу некоторым слоям населения вопрекиреакционным и утопическим чертам толстовства… В наши дни, послетого, как ряд указанных выше событий положили конец „восточной“ неподвижности, в наши дни, когда такое громадное распространение получили сознательно-реакционные, в узко-классовом, в корыстно-классовом смысле реакционные идеи „веховцев“ среди либеральной буржуазии, — когда эти идеи заразили даже часть, почитай-что марксистов, создав „ликвидаторское“ течение, — в наши дни всякая попытка идеализации учения Толстого, оправдания или смягчения его „непротивленства“, его апелляций к „Духу“, его призывов к „нравственному самоусовершенствованию“, его доктрины „совести“ и всеобщей „любви“, его проповеди аскетизма и квиетизма и т. п. приносит самый непосредственный и самый глубокий вред».

Разберемся немножко в этом замечательном суждении Ленина. Прежде всего, он подчеркивает особенную вредность толстовства «в наши дни», которые он характеризует, как дни реакции «веховцев» и «ликвидаторства». Заметим себе, прежде всего, это. Но, разумеется, во всякие дни идеализация Толстого, оправдание его отрицательного для нас учения было бы вредно, и всякий, кто попытался бы в настоящее время, именуя себя ленинцем, пойти по этому пути, заслуживал бы осуждения и строгого предупреждения.

Но, тем не менее, наши дни совсем не похожи на дни реакции 1911 года. Если всякая идеализация Толстого и сейчас вредна, то зато совершенно объективный разбор произведений Толстого и распространение его сочинений, комментирование их, с указанием тех блестящих сторон, которые им присущи, более чем возможны в настоящее время. В самом деле, поищем, не написал ли где-нибудь Ленин о том, как надо относиться к Толстому после победы социализма, после рабочего переворота. Да, конечно, написал. Он написал об этом в своей статье, всего за год до вышеприведенной цитаты ⁵ . Вот что говорит там Ленин: «Толстой-художник известен ничтожному меньшинству даже в России. Чтобы сделать его великие произведения действительно достоянием всех,нужна борьба и борьба против такого общественного строя, который осудил миллионы и десятки миллионов на темноту, забитость, каторжный труд и нищету, нужен социалистический переворот». Поэтому социалистический переворот, нужный для очень и очень многого, можно сказать, для спасения человечества, нужен также был и для того, чтобы сделать

произведения Толстого достоянием всех. Это прямо заявляет Ленин, касаясь наших дней. Правда, здесь могут возразить, что достоянием всех Ленин хотел сделать художественные произведения Толстого, как бесконечно более ценную часть его творчества. Но мы и не претендуем отнюдь на то, чтобы распространять философские и публицистические произведения Толстого в массах. Мы полагаем только, вместе с правительством и ЦК партии, что к столетнему юбилею Толстого должно быть осуществлено и академическое издание, включающее в себя всю совокупность произведений Толстого, а также его дневники и письма, как замечательный социальный документ и как необходимое условие полного понимания и комментирования художественных произведений Толстого.

Как видит читатель, исходя из маленькой брошюры Ленина, мы можем совершенно точно наметить путь, которым мы должны идти. Отнюдь не нужно бояться широких толков вокруг юбилея Толстого, широкого общественного внимания к нему, не нужно стараться сузить его размах. Нужно другое, нужно, чтобы люди Октябрьской революции вооружились как следует, дабы опровергнуть всякие попытки толстовцев преувеличить значение как раз того Толстого, учителя и пророка аскетической морали, бессмертия духа и т. д., — попытки, которые казались Ленину попросту смешными. При всем уважении к Толстому мы будем беспощадны в критике этих отрицательных сторон. На примере произведений Толстого, и художественных и философских, которые представляют собою, можно сказать, целый мир всякого рода мыслей и чувств, мы сможем укрепить наши позиции, поставить на должное расстояние, на должное место все отдельные элементы толстовских произведений, а равно и все толстовство по отношению к нашему миросозерцанию и делу революции.

Л.Н. Толстой ^*

I

Толстой представляет собою явление поистине огромное, всколыхнувшее не только нашу страну, но весь мир, приковавшее к себе внимание широчайших читательских масс и нашедшее большое количество последователей во всех странах мира.

Особенностью Толстого является то, что в нем совмещаются два лица: во-первых, гениального художника, создавшего ряд романов, повестей и театральных пьес, которые оцениваются всеми, почти без всякого исключения, как принадлежащие к числу шедевров мирового порядка; во-вторых, проповедника определенной морали, определенного жизненного уклада, резко расходящегося с тем, который ныне существует как в России, так и в других странах.

Будь Толстой только художником, он, несомненно, приобрел бы мировую славу. Но таким почти невозможно себе представить Толстого, так как художественные произведения Толстого в значительной мере проникнуты теми исканиями, теми вопросами, ответом на которые являлась его моральная проповедь. Будь Толстой только моралистом, нет никакого сомнения, что он обратил бы на себя и тогда внимание многих, но, конечно, не достиг бы такого громового успеха, как при соединении этического учения со славою и возможностями великого художественного дара.

Присматриваясь ближе к учению Толстого, оценивая значение его для развития человечества, мы не можем не заметить в нем сразу огромной двойственности. С одной стороны, Толстой — искатель правды, мужественно идущий до конца: ему хочется установить между людьми подлинно человеческие отношения, основанные на любви и согласии; он обрушивается с негодованием на человеческий эгоизм, на нынешние формы государства, церкви, распределения благ и т. д. С другой стороны, он производит впечатление человека, не умеющего освободиться от каких-то внутренних пут. Протест против современных несправедливых форм жизни не приводит его на революционный путь, Толстой ищет других путей, путей чистой проповеди, отказываясь от всякого применения насилия, то есть отказываясь от непосредственных форм борьбы. Толстой не может также освободиться от религиозных идей и, беспощадно разбивая многое в современных положительных религиях, церковном строе и практике, он в то же время старается больше, чем кто-нибудь, возвеличить какое-то очищенное понятие о боге и именно отсюда выводит ту человеческую совесть, которая, по его мнению, должна в конце концов восторжествовать на земле.

Вся разрушительная работа Толстого в высшей степени полезна. Часто ему удавалось критиковать государство, церковь, в особенности семью, с такой силою, до которой, быть может, не поднимался ни один законченный революционный критик. Но толстовское непротивленчество, в соединении с уклоном к мистицизму, проникая собой положительную его проповедь, удерживает людей от применения революционных методов и, таким образом, отводит известные круги своих почитателей в сторону от подлинной борьбы, распространяет в массах, особенно в крестьянских массах, которые склонны к такому восприятию жизни, пассивность, часто переходящую в прямую ненависть к настоящим активным революционерам.