Том 1. Стихотворения 1892-1909

Брюсов Валерий Яковлевич

27 марта 1899

«С неустанными молитвами…»

С неустанными молитвами, Повторяемыми вслух, Прохожу я между битвами, Ускользающий, как дух. От своих друзей отторженный, Предвещаю я венцы; И на голос мой восторженный Откликаются бойцы. Но настанет миг — я ведаю — Победят мои друзья, И над жалкой их победою Засмеюся первым — я.

23 июля 1899

«Случайность и намеренность…»

Случайность и намеренность Их разум разделил, Не верю я в уверенность И в силу наших сил. Творим мы волю божию, Намеренья Судьбы, — Идем по бездорожию В оковах, как рабы. Но жажда совершенного — Величия залог. Мы выше мира тленного, И в наших душах — бог.

22 июля 1900

Лирические поэмы

Краски

Я

сегодня нашел свои старые краски. Как часто взгляд на забытый предмет Возвращает все обаянье ускользнувших лет! Я сегодня нашел мои детские краски… И странный отрок незванно ко мне вошел И против меня уверенно сел за стол, Достал, торопясь, тяжелую тетрадь… Я ее не мог не узнать: То были мои забытые, детские сказки! Тогда я с ним заговорил; он вздрогнул, посмотрел (Меня не видел он, — я был для него привиденьем), Но через миг смущенья он собой овладел И ждал, что будет, с простым удивленьем. Я сказал: «Послушай! я тебя узнаю. Ты — это я, я — это ты, лет через десять…» Он засмеялся и прервал: «Я шуток не люблю! Я знаю лишь то, что можно измерить и взвесить. Ты — обман слуха, не верю в действительность твою!» С некоторым гневом, с невольной печалью Я возразил: «О глупый! тебе пятнадцать лет. Года через три ты будешь бредить безвестной далью, Любить непонятное, стремиться к тому, чего нет. Вселенная жива лишь духом единым и чистым, Материя — призрак, наше знание — сон…» О боже, как искренно надо мной рассмеялся он, И я вспомнил, что был матерьялистом и позитивистом. И он мне ответил: «О, устарелые бредни! Я не верю в дух и не хожу к обедне! Кто мыслит, пусть честно служит науке! Наука — голова, а искусство — руки!» «Безумец! — воскликнул я, — знай, что ты будешь верить! Будешь молиться и плакать пред Знаком креста, Любить лишь то, где светит живая мечта, И все проклянешь, что можно весить и мерить!» «Не думаю, — возразил он, — мне ясна моя цель. Я, наверно, не стану петь цветы, подобно Фету. Я люблю точное знание, презираю свирель, Огюст Конт навсегда указал дорогу поэту!» «Но, друг, — я промолвил, — такой ли теперь час? От заблуждений стремятся все к новому свету! Тебе ли вновь повторять, что сказано тысячу раз! Пойми тайны души! стань кудесником, магом…» «Ну, нет, — он вскричал, — я не хочу остаться за флагом!» «Что за выражения! ах да! ты любишь спорт… Все подобное надо оставить! стыдись, будь же горд!» «Я — горд, — он воскликнул, — свое значенье я знаю. Выступаю смело, не уступлю в борьбе! Куда б ни пришел я, даже если б к тебе, — Приду по венкам! — я их во мгле различаю!» И ему возразил я печально и строго: «Путь далек от тебя ко мне, Много надежд погибнет угрюмой дорогой, Из упований уступишь ты много! ах, много! О, прошлое! О, юность! кто не молился весне!» И он мне: «Нет! Что решено, то неизменно!» Не уступлю ничего! пойду своим путем! Жаловаться позорно, раскаянье презренно, Дважды жалок тот, кто плачет о былом! Он стоял предо мной, и уверен и смел, Он не видел меня, хоть на меня он смотрел, А если б увидел, ответил презреньем, Я — утомленный, я — измененный, я — уступивший судьбе, Вот я пришел к нему; вот я пришел к себе! — В вечерний час пришел роковым привиденьем… И медленно, медленно образ погас, И годы надвинулись, как знакомые маски. Часы на стене спокойно пробили час… Я придвинул к себе мои старые, детские краски.

17 декабря 1898

Сказание о разбойнике

Из Пролога

Начинается песня недлинная, О Петре, великом разбойнике. Был тот Петр разбойником тридцать лет, Меж товарищей почитался набольшим, Грабил поезда купецкие, Делывал дела молодецкие, Ни старцев не щадил, ни младенцев. В той же стране случился монастырь святой, На высокой горе, на отвесной, — Меж землей и небом висит, — Ниоткуда к монастырю нет доступа. Говорит тут Петр товарищам: «Одевайте меня в платье монашеское. Пойду, постучусь перехожим странником, Ночью вам ворота отопру, Ночью вас на грабеж поведу, Гей вы, товарищи, буйные да вольные!» Одевали его в платье монашеское, Постучался он странником под ворогами. Впустили его девы праведные, Обласкали его сестры добрые, Омыли ноги водицею, Приготовили страннику трапезу. Сидит разбойник за трапезой, Ласке-любви сестер удивляется, Праведными помыслами их смущается, Что отвечать, что говорить — не знает. А сестры близ в горенке собирались, Говорили меж собой такие слова: «Видно, гость-то наш святой человек, Такое у него лицо просветленное, Такие у него речи проникновенные. Мы омыли ему ноги водицею, А есть у нас сестра слепенькая. Не омыть ли ей зрак той водицею?» Призывали они сестру слепенькую, Омывали ей зрак той водицею, — И прозрела сестра слепенькая. Тут все бежали в горенку соседнюю, Падали в ноги все пред разбойником, Благодарили за чудо великое. У разбойника душа смутилася, Возмутилася ужасом и трепетом. Творил и он — земной поклон, Земной поклон перед господом: «Был я, господи, великим грешником, Примешь ли ты мое покаяние!» Тут и кончилась песня недолгая. Стал разбойник подвижником, Надел вериги тяжелые, По всей земле прославился подвигами. А когда со святыми преставился, — Мощи его и поныне чудеса творят.

28 августа 1898

Аганат

Финикийский рассказ

Женская звезда — планета Истар: она такова на закате. Мужская звезда — планета Истар: она такова при восходе.

Из текстов в библиотеке Ассурбанипала

Астарта Сидонская

Небесная девственница, Богиня Астарта, В торжестве невинности ты стоишь предо мной. Длинная лестница, Освещенная ярко, А за дверью во храме смутный сумрак ночной. Я знаю, божественная, — Ты отблеск Ашеры, Богини

похоти и страстных ночей. Теперь ты девственна! Насладившись без меры, Ты сияешь в венце непорочных лучей. Утомленная условностями, Вчера, о Астарта, Прокляла я с восторгом твой возвышенный зов. Я искала греховности, Ласк леопарда, Бессилья и дрожи бесконечных часов. Но сегодня, о девственница, Тебе, не Ашере, Приношу на алтарь и мечты и цветы. Освещенная лестница, И за сумраком двери Возвращенье к невинности… да! я — как ты.

I

Ей было имя Аганат. Она Прекрасней всех в Сидоне. В темном взоре Сверканье звезд ночных, а грудь бледна. В дни юности она познала горе: Ее жених, к сидонским берегам Не возвратись, погиб безвестно в море. И, девственность принесши в дар богам, Она с тех пор жила как жрица страсти, А плату за любовь несла во храм. Чуть подымались в дали синей снасти, Она спешила на берег, ждала, Встречала моряков игрой запястий, И, обольщенного, к себе вела, В свой тесный дом, на башенку похожий, Где в нижней комнате царила мгла И возвышалось каменное ложе. Никто не забывал ее ночей! Из всех гетер платили ей дороже, — Но каждый день входили гости к ней. И от объятий в вихре наслажденья, От тел, сплетенных, словно пара змей, Означилось на камне углубленье.

II

Когда бы маг, искусный в звездочтеньи, Составил летопись судеб твоих, Ее прочел бы он в недоуменьи. Так! — не погиб в скитаньях твой жених: В стране далекой он томился пленным, За годом годы, как за мигом миг. Он жил рабом, отверженцем презренным, Снося обиды, отирая кровь, Но в сердце он остался неизменным: К тебе хранил он прежнюю любовь, Живя все годы умиленной верой, Святой надеждой: все вернется вновь! И, не забыт владычицей Ашерой, Он наконец покинул горький плен, Бежал, был принят греческой триерой И счастливо добрался в Карфаген. Отсюда путь на родину свободный! И он плывет, и ждет сидонских стен, Как алчет пищи много дней голодный, И молится: «Пусть это все не сон!» Но только берег встал над гладью водной, Едва раздался с мачты крик: «Сидон!» — Иное что-то вдруг открылось думам, Своей мечты безумье понял он И замер весь в предчувствии угрюмом.

III

И жизнь и шум на пристани Сидона В веселый час прихода кораблей: И весел мерный плеск в воде зеленой, Канатов скрип, и окрики людей, И общий говор смешанных наречий… Но горе тем, кто не нашел друзей, Кто был обманут вожделенной встречей! Для тех гетеры собрались сюда, Прельщают взглядом, обнажили плечи. Как жаждал он хоть бледного следа Былого! — Тщетно! Что воспоминанья Нетленно проносили сквозь года, Исчезло все. Сменились очертанья Залива; пристань разрослась с тех пор, Столпились вкруг неведомые зданья. Нигде былого не встречает взор… Лишь моря шум твердит родные звуки, Да есть родное в высях дальних гор. «Пятнадцать лет! пятнадцать лет разлуки! Искать друзей иль убежать назад?» Но вдруг до плеч его коснулись руки. Он смотрит: золото, браслетов ряд, И жгучий взор под бровью слишком черной. «Моряк, пойдем! на нынче ты мой брат!» И за гетерой он идет покорный.

IV

Не начато вино в больших амфорах, Он с ней не рядом (то недобрый знак), И мало радости в упорных взорах. Глядит он молча за окно, во мрак; Ее вопросы гаснут без ответа; Он страшен ей, задумчивый моряк. Но сознает она всю власть обета. Рукой привычной скинут плащ. Спеши! Она зовет тебя полураздетой. Но он, — томим до глубины души, — Садится к ней на каменное ложе, И вот они беседуют в тиши. «Зачем меня ты позвала?» — «Прохожий, Ты так хорош». — «Ты здешняя?» — «О да!» «Что делала ты прежде?» — «Да все то же». «Нет, прежде! Ты была ведь молода, Быть может, ты любила…» — «Я не сказки Рассказывать звала тебя сюда!» И вдруг, вскочив, она спешит к развязке, Зовет его. Но, потупляя взгляд, Не внемлет он соблазнам слов и ласке. Потом, глухим предчувствием объят, Еще вопрос он задает подруге: «А как зовут тебя?» — «Я — Аганат!» И вздрогнул он и прянул прочь в испуге.

V

О, велика богиня всех богинь, Астарта светлая! ты царствуешь всевластно Над морем, над землей, над сном пустынь. Ты видишь все, все пред бессмертной ясно; Твое желанье — всем мирам завет; Дрожат и боги — пред тобой, прекрасной! Когда свершилась эта встреча, свет Твоей звезды затмился на мгновенье… Но благости твоей предела нет. Решила ты, — исполнено решенье. И в тот же миг рассеялись года, Как смутный сон исчезли поколенья, Восстали вновь из праха города, Вернулись к солнцу спавшие в могиле, Все стало вновь как прежде, как тогда. Все о недавнем, как о сне, забыли. Был вечер. Аганат и с ней жених Опять в лесу за городом бродили. И длинный спор, как прежде, шел у них: До свадьбы он хотел пуститься в море, Искать богатства в городах чужих. А ей была разлука эта — горе. «Не уезжай! на что богатство нам!» И, этот раз, он уступил ей в споре. И в день, когда, отдавшись парусам, Его корабль ушел по глади синей, Они торжественно пошли во храм — Свои обеты повторить богине.