У берега зеленого на малой могилеВ праздник Благовещенья пели псалом.Белые священники с улыбкой хоронилиМаленькую девочку в платье голубом.Все они — помощью Вышнего Веления —В крове бога Небесного Отца расцвелиИ тихонько возносили к небу курения,Будто не с кадильницы, а с зеленой земли.
24 апреля 1903
«Я был весь в пестрых лоскутьях…»
Я был весь в пестрых лоскутьях,Белый, красный, в безобразной маскеХохотал и кривлялся па распутьях,И
рассказывал шуточные сказки.Развертывал длинные сказаньяБессвязно, и долго, и звонко —О стариках, и о странах без названья,И о девушке с глазами ребенка.Кто-то долго, бессмысленно смеялся,И кому-то становилось больно.И когда я внезапно сбивался,Из толпы кричали: «Довольно!»
Апрель 1908
«По городу бегал черный человек…»
По городу бегал черный человек.Гасил он фонарики, карабкаясь на лестницу.Медленный, белый подходил рассвет,Вместе с человеком взбирался на лестницу.Там, где были тихие, мягкие тени —Желтые полоски вечерних фонарей, —Утренние сумерки легли на ступени,Забрались в занавески, в щели дверей.Ах, какой бледный город на заре!Черный человечек плачет на дворе
Апрель 1903
«Просыпаюсь я — и в поле туманно…»
Просыпаюсь я — и в поле туманно,Но с моей вышки — на солнце укажуИ пробуждение мое безжеланно,Как девушка, которой я служу.Когда я в сумерки проходил по дороге,Заприметился в окошке красный огонекРозовая девушка встала на порогеИ сказала мне, что я красив и высокВ этом вся моя сказка, добрые людиМне больше не надо от вас ничего:Я никогда не мечтал о чуде —И вы успокойтесь — и забудьте про него.
2 мая 1903
«На Вас было черное закрытое платье…»
На Вас было черное закрытое платье.Вы никогда не поднимали глаз.Только на груди, может быть, над распятьем,Вздыхал иногда и шевелился газ.У Вас был голос серебристо-утомленный.Ваша речь была таинственно проста.Кто-то Сильный и Знающий, может быть, ВлюбленныйВ Свое Создание, замкнул Вам уста.Кто был Он — не знаю — никогда не узнаю,Но к Нему моя ревность, и страх мой к Нему.Ревную к Божеству, Кому песни слагаю,Но песни слагаю — я не знаю, Кому.
15 мая 1903. Петербург
«Когда я стал дряхлеть и стынуть…»
Когда я стал дряхлеть и стынуть,Поэт, привыкший к сединам,Мне захотелось отодвинутьКонец, сужденный старикам.И я опять, больной и хилый,Ищу счастливую звезду.Какой-то образ, прежде милый,Мне снится в старческом бреду,Быть может, память изменила,Но я не верю в эту ложь,И ничего не пробудилаСия пленительная дрожь.Все эти россказни далече —Они пленяли с юных лет,Но старость мне согнула плечи,И мне смешно, что я поэт…Устал я верить жалким книгамТаких же розовых глупцов!Проклятье снам! Проклятье мигамМоих пророческих стихов!Наедине с самим собоюДряхлею, сохну, душит злость,И я морщинистой рукоюС усильем
поднимаю трость…Кому поверить? С кем мириться?Врачи, поэты и попы…Ах, если б мог я научитьсяБессмертной пошлости толпы!
4 июня 1903. Bad Nauheim
«Скрипка стонет под горой…»
Скрипка стонет под горой.В сонном парке вечер длинный,Вечер длинный — Лик Невинный,Образ девушки со мной.Скрипки стон неутомимыйНапевает мне: «Живи…»Образ девушки любимой —Повесть ласковой любви.
Июнь 1908. Bad Nauheim
«Ей было пятнадцать лет. Но по стуку…»
Ей было пятнадцать лет. Но по стукуСердца — невестой быть мне могла.Когда я, смеясь, предложил ей руку,Она засмеялась и ушла.Это было давно. С тех пор проходилиНикому не известные годы и сроки.Мы редко встречались и мало говорили,Но молчанья были глубокиИ зимней ночью, верен сновиденью,Я вышел из людных и ярких зал,Где душные маски улыбались пенью,Где я ее глазами жадно провожалИ она вышла за мной, покорная,Сама не ведая, что будет через миг.И видела лишь ночь городская, черная,Как прошли и скрылись- невеста и женихИ в день морозный, солнечный, красный —Мы встретились в храме — в глубокой тишинеМы поняли, что годы молчанья были ясны,И то, что свершилось, — свершилось в вышине.Этой повестью долгих, блаженных исканийПолна моя душная, песенная грудь.Из этих песен создал я зданье,А другие песни — спою когда-нибудь
16 июня 1903. Bad Nauheim
«День был нежно-серый, серый, как тоска…»
День был нежно-серый, серый, как тоска.Вечер стал матовый, как женская рука.В комнатах вечерних прятали сердца,Усталые от нежной тоски без конца.Пожимали руки, избегали встреч,Укрывали смехи белизною плеч.Длинный вырез платья, платье, как змея,В сумерках белее платья чешуя.Над скатертью в столовой наклонились ниц,Касаясь прическами пылающих лиц.Стуки сердца чаще, напряженней взгляд,В мыслях — он, глубокий, нежный, душный сад.И молча, как по знаку, двинулись вниз.На ступеньках шорох белых женских риз.Молча потонули в саду без следа.Небо тихо вспыхнуло заревом стыда.Может быть, скатилась красная звезда.
Июнь 1903. Bad Nauheim
«Пристань безмолвна. Земля близка…»
Пристань безмолвна. Земля близка.Земли не видно. Ночь глубока.Стою на серых мокрых досках.Буря хохочет в седых кудрях.И слышу, слышу, будто кричу:«Поставьте в море на камне свечу!Когда пристанет челнок жены,Мы будем вместе с ней спасены!»И страшно, и тяжко в мокрый песокБьют волны, шлют волны седой намек…Она далёко. Ответа нет.Проклятое море, дай мне ответ!Далёко, там, камень! Там ставьте свечу!И сам не знаю, я ли кричу.