Том 10. Мертвое озеро
Шрифт:
Дети играли до семи часов. Марк Семеныч явился к ним со шляпою, перецеловал всех, раскланялся с mademoiselle Анет и пошел к террасе. Mademoiselle Анет узнала от детей, что Марк Семеныч с незапамятных времен в семь часов уезжал в клуб, не только в городе, но даже и из деревни.
Должность mademoiselle Анет не была весьма трудна. Дети ее ужасно полюбили, потому что она от них ничего не требовала, кроме веселости. Она изобретала им игры, в которых, казалось, иногда сама не менее их принимала участье. Одно было ей неприятно: это пытливые взгляды и тон Надежды Александровны.
Mademoiselle
В несколько времени mademoiselle Анет обжилась в доме; но всё-таки она никак не могла покойно выносить свою роль в гостиной, когда были гости и она должна была присутствовать с детьми. Впрочем, на это была очень понятная причина. Надежда Александровна имела особый дар выискивать случаи делать ей вслух замечания, что она пренебрегла своей обязанностью.
Тавровского mademoiselle Анет видала всякий день и никак не могла иметь настолько власти над собой, чтоб не краснеть при его появлении. Впрочем, Тавровский так был красив собой, умен, любезен, что его внимание и для женщины, очень высоко стоящей в обществе, было бы лестно, не только для гувернантки: mademoiselle Анет в его присутствии чувствовала, что его внимание к ней ставит ее выше всех находящихся в гостиной, потому что все женщины искали одного его взгляда, ловили его слово и он был всюду первый.
Mademoiselle Анет замечала, что внимание его к ней оскорбляло многих и злило; но иногда мелочное мщение — такое сладкое чувство для женщины! Ее стал беспокоить Марк Семеныч своими наблюдениями за ней, особенно когда она говорила с Тавровским, — хотя он маскировал их, — как например: он садился против зеркала и оттуда глядел на mademoiselle Анет или, взяв книгу, делал вид, что читает, но вместо того следил за каждым движением ее. Раз mademoiselle Анет была свидетельницей очень неприятной домашней сцены. Надежда Александровна за столом стала подсмеиваться над Марком Семенычем, что он сделался домоседом и даже забыл клуб. Это была правда; но Марк Семеныч очень разгорячился, и они крупно говорили.
Марк Семеныч в семь часов вечера, каждый день после обеда, усаживал детей в большой шарабан, mademoiselle Анет и mademoiselle Шарлот брались для надзора за ними, и он, сам правя, возил их по парку своему, который был огромен. Раз, когда они катались, их встретил Тавровский верхом с жокеем сзади.
Марк Семеныч заметно был недоволен этой встречей и спросил его:
— Это как вы сюда попали?
—
— Всякий день; дети очень любят кататься.
— Где же они? — озираясь во все стороны, спросил Тавровский.
— Они с mademoiselle Шарлот собирают травы какие-то, — отвечала mademoiselle Анет и, любуясь лошадью Тавровского, прибавила: — Какая красивая у вас лошадь!
Тавровский ехал близко шарабана, со стороны, где сидела mademoiselle Анет, которая потрепала лошадь по шее. Он быстро остановил ее и, наклонясь, поцеловал то место, к которому прикасалась рука mademoiselle Анет. Это было сделано так быстро, что краска, бросившаяся ей в лицо, не успела скрыться, как Тавровский ехал опять возле и, трепля лошадь по шее, говорил вполголоса:
— Счастливица, счастливица!
И, обратясь к mademoiselle Анет, он спросил ее:
— Вы ездите верхом?
— Да! — отвечала она, не повертывая головы, чтоб скрыть свою краску.
— Вы ездите? что же вы мне не сказали? — с упреком подхватил Марк Семеныч.
— Нет, извините, я первый спросил! — воскликнул Тавровский и торопливо прибавил, обращаясь к mademoiselle Анет: — Вы мне позволите быть вашим кавалером?
— Да я вовсе не думала делать прогулки верхом.
— Если вы желаете, то каждый вечер можете иметь смирную лошадь и верхом с нами делать прогулку! — говорил Марк Семеныч, стараясь гнать своих лошадей.
— Вы напрасно мучите лошадей: моя три приза выиграла! — смеясь, сказал Тавровский, скача в галоп возле шарабана.
— С чего вы взяли, что я еду скоро от вас? — сухо отвечал Марк Семеныч.
И mademoiselle Анет заметила, что руки его дрожали.
Дети и mademoiselle Шарлот с травами ожидали шарабана, который остановился. Тавровский бросил повода своему жокею и высадил mademoiselle Анет, которая стала усаживать детей. Эжень сел с отцом, mademoiselle Шарлот на вторую скамейку, с Софи и маленькими детьми, a mademoiselle Анет на последнюю, с Ольгой.
Тавровский уже занес ногу в стремя, как вдруг кинулся к шарабану, уже двинувшемуся, ловко вскочил в него и сел возле mademoiselle Анет, взяв Ольгу на руки. Марк Семеныч остановил лошадей и сказал:
— Угодно вам править?
— Нет, избавьте: вы знаете, я езжу неосторожно, а здесь столько драгоценностей сидит для вас.
— Я устал, возьмите! — бросая вожжи, сказал Марк Семеныч.
— Что вы делаете! — воскликнул Тавровский, кинувшись из шарабана и схватив под уздцы лошадей, которые хотели тронуться с места.
Марк Семеныч закрыл лицо руками и, повеся голову на грудь, сидел молча.
— Что с вами? — иронически спросил Тавровский, подавая ему вожжи.
Дети и гувернантка тревожно глядели на Марка Семеныча, который, подняв голову и тяжело вздохнув, сказал:
— Вдруг что-то голова закружилась!
И точно, лицо его было бледно.
— Извините, я не догадался и думал, что вы из вежливости предлагаете мне править.
— Садитесь возле меня! если опять у меня закружится голова, вы возьмете на себя труд править лошадьми, — отрывисто сказал Марк Семеныч.