Том 10. Повести и рассказы 1881-1883
Шрифт:
<Предисловие к «Стихотворениям А. А. Фета. 1856 г.»> *
Собрание стихотворений, предлагаемое читателю, составилось вследствие строгого выбора между произведениями, уже изданными автором. Многие из них подверглись поправкам и сокращениям; некоторые, новые, прибавлены. Автор надеется, что в теперешнем своем виде они более прежнего достойны благосклонного внимания публики и беспристрастной критической оценки.
С.-Петербург.
Февраль 1856.
<Предисловие к переводу «Украинских народных рассказов» Марка Вовчка> *
Малороссийская читающая публика давно уже познакомилась с «Народными рассказами» Марка Вовчка, и имя его стало дорогим, домашним для всех его соотечественников. Чувствовалась потребность сделать его таким же и для великорусской публики, которая не могла быть вполне довольна появившимися переводами, носившими слишком ясный отпечаток малороссийской речи. Взявшись удовлетворить этой потребности, пишущий эти
И. Т.
Март, 1859.
<Предисловие к французскому переводу «Драматических произведений Александра Пушкина»> *
Lorsqu’au mois de janvier 1837, Alexandre Pouchkine p'erit dans un duel fatal, n’ayant pas encore trente-sept ans, il venait d’'ecrire `a un ami: «Maintenant je sens que mon ^ame s’est agrandie, et que je puis enfin cr'eer». Ces mots doivent cruellement augmenter les regrets qu’a laiss'es sa fin pr'ecoce et d'eplorable. Mais lorsqu’il les 'ecrivait, et s’ouvrait ainsi l’espoir, h'elas! aussit^ot d'ecu, d’un bel et grand avenir, Pouchkine ne rendait pas justice `a son pass'e. D'ej`a il 'etait un grand po`ete; d'eg`a il avait, sinon cr'e'e, au moins r'ev'el'e aux Russes leur langue po'etique. Sans doute, avec les ann'ees d’une longue vie que lui promettait sa robuste sant'e, avec sa merveilleuse facilit'e d’inventer et d’'ecrire, il pouvait, `a lui seul, doter la Russie de toute une litt'erature po'etique. Mais, bien qu’il f^ut tomb'e presque au seuil de sa carri`ere, `a l’^age o`u tomb`erent Rapha"el et Mozart, cependant ses aeuvres de tout genre, pieusement recueillies apr`es sa mort, sont suffisantes, non-seulement pour lui donner le premier rang parmi les 'ecrivains de son pays, mais aussi pour donner un rang distingu'e `a la litt'erature russe parmi toutes les litt'eratures de l’Europe.
D'ej`a quelques fragments des po'esies lyriques de Pouchkine ont 'et'e traduits en diverses langues, et nous-m^emes avons essay'e de faire passer dans la langue francaise un de ses meilleurs r'ecits en prose, l’int'eressante nouvelle historique qui a pour titre «la Fille du capitaine». Nous essayons aujourd’hui un travail plus important et plus difficile, celui de traduire les aeuvres dramatiques de Pouchkine.
Que ce mot, toutefois, ne cause pas d’illusion. Pouchkine n’a jamais rien 'ecrit pour la sc`ene, pour la repr'esentation th'e^atrale; il a seulement donn'e `a quelques sujets la forme dialogu'ee, la forme dramatique. Tel est, en premi`ere ligne, «Boris Godounoff». C’est un drame historique 'evidemment. Et pourtant il ne porte pas ce titre; il n’est pas divis'e en actes, pas m^eme en sc`enes. Les fragments qui le composent, dans l’ordre des dates et des 'ev'enements, forment comme les chapitres d’une chronique en dialogue. Ces chapitres sont g'en'eralement 'ecrits en vers, en vers blancs non rim'es, tels qu’on les trouve dans le grec ou le latin, ainsi que dans les idiomes modernes qui ont les accents po'etiques, l’allemand ou l’anglais. Cependant plusieurs de ces chapitres sont 'ecrits en prose, lorsque cette forme convient mieux au dialogue devenu familier et trivial. L’un d’eux, par exception, est 'ecrit en petits vers rim'es, pour donner `a une causerie de femmes plus de gr^ace et de coquetterie. Nous aurons soin d’indiquer ces changements de forme en t^ete de chaque sc`ene. Le drame de «Boris Godounoff» fut compos'e en 1825, et publi'e peu de temps apr`es. Quel 'etonnement ce dut ^etre parmi tous les Russes lettr'es, de voir un jeune homme de vingt-cinq ans s’'elever tout `a coup `a la forme de Shakespeare dans ses drames chroniques, lorsqu’`a peine commencait de poindre en Europe ce qu’on a nomm'e la fi `evre shakespearienne, c’est-`a-dire la connaissance et l’imitation du grand dramaturge anglais! Mais la surprise, il faut l’avouer, fut d’abord plus grande que l’admiration; «Boris Godounoff» n’eut pas un succ`es d’'eclat, et les compatriotes de Pouchkine ne lui rendirent pleine justice qu’apr`es que l’Europe enti`ere eut, un peu plus tard, connu et adopt'e cette forme de po'esie, mi-partie d’histoire et de drame.
Les petites pi`eces qui ont pour titre «Mozart et Sali'eri» et «la Rouss^alka» furent 'egalement publi'ees du vivant de Pouchkine. La premi`ere est, comme on le verra, une esp`ece d’'etude psychologique qui repose sur un bruit d’empoisonnement, assez r'epandu `a la mort presque subite de Mozart, sans autre fondement toutefois que la jalousie connue de Sali'eri `a l’'egard d’un rival qui l’'eclipsait. La seconde a pour sujet une l'egende populaire.
Mais l’autre petite pi`ece intitul'ee «le Baron avare» fut trouv'ee dans les papiers de Pouchkine apr`es sa mort, et publi'ee seulement parmi ses aeuvres posthumes. Quelques-uns supposent qu’il entrait dans la pens'ee de l’auteur de continuer ce sujet, et d’en faire un drame entier avec le personnage d’Albert. Cependant il nous semble que l’on peut fort bien trouver dans ces trois sc`enes une aeuvre compl`ete, une autre 'etude psychologique, o`u l’avarice, sans ^etre moins ha"issable, se montre sous une forme 'energique, grandiose, po'etique m^eme, que jamais elle n’avait rev^etue.
Quant au drame de «l’Invit'e de pierre», — qui est un nouveau «Don Juan», apr`es ceux de Tirso de Molina, de Moli`ere, de Mozart, de Byron, — bien qu’'ecrit en 1830, non-seulement Pouchkine ne l’avait pas publi'e `a sa mort, sept ans apr`es, mais il n’avait m^eme jamais r'ev'el'e `a ses amis ni l’aeuvre faite, ni le projet de la faire. Il semble ne l’avoir 'ecrite que pour lui-m^eme. Peut-^etre que, dans sa modestie sinc`ere et non affect'ee, il avait eu quelque scrupule, quelque honte, de reprendre ce sujet apr`es tant d’illustres devanciers, et d’y faire fl'echir le caract`ere du h'eros, qui para^it se prendre dans ses propres filets, et mourir autrement qu’il n’avait v'ecu, amoureux tout de bon. Nous croyons qu’on nous saura gr'e de tirer aussi de ses aeuvres posthumes ce puissant drame en quelques sc`enes, qui suppose la connaissance des drames ant'erieurs sur le m^eme sujet. Ce sera permettre une int'eressante comparaison, que Pouchkine, il nous semble, n’a point `a redouter.
Ce n’est point `a des traducteurs qu’il convient de vanter par avance les m'erites de l’original. Nous ne voulons pas m^eme faire remarquer comment Pouchkine ose, en toute circonstance, aller droit au fait, sans biais ni d'etours, et, suivant l’expression espagnole, comment il attaque bravement le taureau par les cornes. Nous voulons seulement rappeler combien la prose, m^eme la prose francaise, et peut-^etre elle surtout, est impuissante `a rendre avec un peu plus que l’exactitude du sens toutes les beaut'es d’une po'esie de laquelle les Russes disent unanimement qu’elle r'eunit la force et l’ampleur de Corneille aux gr^aces et aux d'elicatesses de Racine. Comme aucun de nos lecteurs ne peut manquer d’avoir compar'e des po'esies, soit antiques soit modernes, avec la prose qui essaye de les faire passer dans notre langue, et d’avoir reconnu l’insuffisance de ces traductions, il faut, pour l’honneur de Pouchkine, que leur imagination nous vienne en aide, et s’efforce d’ajouter `a notre simple canevas la broderie po'etique dont nous avons forc'ement d'epouill'e ses aeuvres.
Перевод:
В январе 1837 г. Александр Пушкин, еще не достигнув тридцати семи лет, погиб на роковом поединке, а незадолго до того он написал одному другу: «Теперь я чувствую, что моя душа выросла и что, наконец, я могу творить». * Эти слова должны жестоко умножить скорбь, порожденную его печальной и преждевременной кончиной. Но когда Пушкин их писал и, таким образом, открывал перед собой надежду — увы, так скоро обманувшую — на прекрасное и великое будущее, он не воздавал справедливости своему прошлому. Он уже был великим поэтом; он уже если не создал, то, по крайней мере, открыл русским их поэтический язык. Несомненно, с течением лет, долготу которых ему сулило его могучее здоровье, при той удивительной легкости, с какой он замышлял и писал; он мог один одарить Россию целой поэтической литературой. Но хотя он пал почти у начала своего пути, в одном возрасте с Рафаэлем и Моцартом * , однако его произведений во всевозможных родах, благоговейно собранных после его смерти, достаточно, чтобы не только дать ему первое место среди писателей его страны, но также дать выдающееся место русской литературе среди всех европейских литератур.
Несколько отрывков из лирических произведений Пушкина уже были переведены на разные языки, и мы сами попытались перевести на французский язык один из лучших его прозаических рассказов, интересную историческую повесть, которая называется «Капитанская дочка» * . Ныне мы беремся за работу более важную и более трудную, за перевод драматических творений Пушкина.
Пусть это слово во всяком случае не будет причиной заблуждения. Пушкин никогда ничего не писал для сцены, для театрального представления; он лишь дал некоторым сюжетам форму диалогическую, форму драматическую. Таков, прежде всего, «Борис Годунов» * . Это, очевидно, историческая драма. И, однако, она не носит такого заголовка. Она не разделена на действия, ни даже на сцены. Составляющие ее отрывки, расположенные в порядке дат и происшествий, образуют как бы главы хроники в диалогах. Эти главы написаны преимущественно стихами, белыми нерифмованными стихами, как в греческом или латинском языке, так же, как и в новых языках, имеющих стихотворные ударения, в немецком или английском. Но некоторые из этих глав написаны прозой, когда эта форма лучше соответствует диалогу, принявшему фамильярный и простонародный характер. Одна из них, как исключение, написана рифмованными вольными стихами, чтобы придать женскому разговору больше грации и кокетства. Мы тщательно указываем эти изменения формы в начале каждой сцены. Драма «Борис Годунов» была написана в 1825 г. и, немного спустя, издана. * Как должны были поразиться все образованные русские люди, увидев, что молодой человек двадцати пяти лет вдруг возвышается до формы Шекспира в его драматических хрониках, когда в Европе едва начиналась так называемая «шекспировская горячка», т. е. изучение великого английского драматурга и подражание ему. Но удивление, надо признать, было на первых порах сильнее восторга; «Борис Годунов» не имел блистательного успеха, и соплеменники Пушкина воздали ему полную справедливость лишь после того, как вся Европа, несколько позднее, признала и приняла эту поэтическую форму, принадлежащую наполовину истории, наполовину драме.
Маленькие пьесы, называющиеся «Моцарт и Сальери» и «Русалка», также были опубликованы при жизни Пушкина. * Первая, как увидит читатель, есть род психологического этюда, основанного на довольно распространенных слухах об отравлении Моцарта после почти скоропостижной его смерти, несмотря на отсутствие иного к тому основания, кроме известной зависти Сальери к затмевавшему его сопернику. Вторая имеет предметом народное предание.
Но другая маленькая пьеса, озаглавленная «Скупой рыцарь», была найдена в бумагах Пушкина после его смерти и обнародована лишь в его посмертных сочинениях. * Некоторые предполагают, что автор имел намерение продолжать этот сюжет и сделать из него целую драму, с героем Альбертом. Однако нам кажется, что в этих трех сценах легко найти законченное произведение, особый психологический этюд, где скупость, будучи не менее отвратительна, показана в энергической, грандиозной, даже поэтической форме, в которую она еще никогда не облекалась.