Том 11. Монти Бодкин и другие

Вудхаус Пелам Гренвилл

Монти открыл рот и, оторопев, уставился на нее. Кто бы мог подумать? Оказывается, счастье этих двоих зависит от того, пойдет ли он навстречу пожеланиям мистера Лльюэлина — иными словами, все зависит от его каприза.

— Ты шутишь?

— Что значит «шучу»?

— Я сказал: ты шутишь, имея в виду, что ты, конечно, не шутишь… словом, я хотел сказать, что эта новость для меня вроде хорошей зуботычины. Я не имел ни малейшего понятия, что тут такие дела.

— Вот именно. Амброз ведь гордый, как черт.

— Ужасно несправедливо по отношению к тебе! Разумеется, я пойду к Лльюэлину!

— Пойдешь?

— Естественно. Мне терять нечего — планов никаких, идей тоже…

Собственно, я тут как раз подумал, что отныне я сам себе хозяин, и тут ты подошла. До позавчерашнего дня я был более или менее пристроен — служил в детективном агентстве «Аргус», если ты о таком слышала, но это лишь оттого, что везде есть тайные пружины. Мне надо было где-нибудь числиться, чтобы жениться на Гертруде. А когда Гертруда дала мне отставку, все эта затея потеряла смысл, и я отправил в агентство телеграмму с просьбой меня уволить. Так что теперь я абсолютно свободен. Я, как ты помнишь, подумал: а не уйти ли в монастырь? Были у меня еще кое-какие соображения на предмет южных морей и Скалистых гор, но с равным успехом я могу отправиться в Голливуд заведовать киносъемками.

— Я сейчас тебя расцелую!

— Ну и на здоровье. Мне уже все едино. Ну, что, мне ловить такси и ехать к Лльюэлину? Где он обретается?

— У себя в конторе.

— Хорошо, только быстренько сниму номер в гостинице…

— Ты в какой гостинице будешь жить?

— В «Пьяцце». О ней хорошо отзывался Альберт Пизмарч.

— Вот так штука! И я тоже в «Пьяцце». Знаешь, мы с тобой сделаем вот что. Я заброшу тебя на такси к Айки, а сама поеду в гостиницу и забронирую для тебя номер… Вы, миллионеры, небось предпочитаете «люксы»?

— Лучше «люкс».

— Хорошо, будет тебе «люкс». Значит, я буду ждать твоего прихода.

— По рукам.

Фуксия отпустила пальто Монти и сделала шаг назад, не отрывая от него обожающих глаз.

— Братец Бодкин, ты истинный ангел!

— Да что ты.

— Нет, ангел. Ты спас мне жизнь. И Амброзу тоже. Ничего, ты об этом не пожалеешь. Держу пари, ты полюбишь Голливуд. Собственно, что я хочу сказать: положим, эта змеюга…

— Никакая она не змеюга.

— Ну, Баттеркрик…

— …вик.

— Положим, эта твоя Баттервик тебя отшила, ну и подумаешь! Вообрази только, сколько сотен девушек ты встретишь в Голливуде.

Монти замотал головой:

— Они для меня пустое место. Я буду хранить верность Гертруде.

— Ну как знаешь, — произнесла мисс Флокс— Я только хотела сказать: раз уж ты решил расстаться с проклятым прошлым, то в Голливуде для этого имеются широченные возможности. Эй, такси! В «Пьяццу»!

А тем временем Айвор Лльюэлин, довольный и благодушный (в зубах сигара, шляпа набекрень) подъезжал к нарядному зданию, в котором размещалась корпорация, где он занимал почетный пост президента. Беседа с Фуксией Флокс оставила в его душе неприятный осадок, однако раздражение вскоре выветрилось, и к киномагнату вновь вернулось отличное настроение. Нью-йоркские улицы обладают чудодейственным свойством вселять бодрость, и только человек, окончательно убитый горем, не ощущает радости и веселого оживления, катя по ним в открытом такси погожим воскресным деньком. Фуксия с ее домогательствами изгладилась из памяти, и за несколько кварталов до пункта назначен мистер Лльюэлин принялся мурлыкать себе под нос мелодии из старых популярных кинофильмов производства студии «Суперба-Лльюэлин». Он мурлыкал их, вылезая из такси и расплачиваясь с шофером, и со шлягером на устах вступил в любимый, знакомый кабинет. Сердце Айвора Лльюэлина принадлежало Южной Калифорнии, но нью-йоркское отделение он тоже любил.

Некоторое время ушло

на своего рода неофициальный прием, который работники кинокорпораций любят устраивать по случаю возвращения президентов, но вот наконец последний подхалим удалился, и он вновь остался наедине со своими думами.

О более приятной компании он и помыслить не мог. минуту на минуту, рассуждал он про себя, может позвонить с докладом Реджи Теннисон, и тогда вся передряга с чертовым ожерельем Грейс будет списана со счетов. Несколько минут спустя, удовлетворенно крякнув, он протянул руку телефону на столе и услышал в трубке, что снаружи находится джентльмен, который желает его видеть.

— Проводите его ко мне, — произнес он и откинулся на спинку стула, складывая лицо в радушную улыбку.

В следующий миг улыбка исчезла с его лица. Перед ним стоял совсем не Реджи Теннисон, а шпион Бодкин. Мистер Лльюэлин снова наклонил стул вперед, воинственно наставил на него сигару и уперся в Бодкина взглядом.

Между взглядами, которые киномагнат кидает на таможенного шпиона во время плавания на океанском лайнере, когда у него в каюте лежит ожерелье его супруги ценою в пятьдесят тысяч, и взглядом, которым он его удостаивает в своем кабинете, на суше, убежденный, что ожерелье тоже на суше, прослеживается тонкое, но вполне ощутимое различие. В случае с мистером Лльюэлином различие было скорее ощутимым, чем тонким. Обращенный к Монти взор был полон такой неприкрытой свирепости и вражды, что даже его собеседник, целиком поглощенный своей душевной травмой, заметил произошедшую в директоре «Супербы» перемену. Это был уже не прежний весельчак и балагур, разливавшийся соловьем в курительной «Атлантика» и сыпавший комплиментами по поводу художественного мастерства, достигнутого на ниве прикуривания сигарет и опрокидывания в себя виски. Тип, сидящий напротив Монти, походил на вредного брата того человека. Монти стало не по себе.

— Ээ… Здравствуйте, — нерешительно проговорил он.

— Ну, — ответил мистер Лльюэлин.

— Я вот… решил к вам зайти, — сказал Монти.

— Ну, — повторил мистер Лльюэлин.

— И вот… пришел, — сказал Монти.

— За каким чертом? — спросил мистер Лльюэлин. Вопрос мог бы быть сформулирован в более вежливой форме. Монти с ходу придумал несколько вариантов, как можно преподнести ту же мысль в более любезной и изящной манере. Однако вопрос прозвучал, и нужно было на него отвечать.

— Я хорошенько все взвесил, — сказал он, — и надумал подписать контракт.

Мистер Лльюэлин перебросил сигару из левого угла рта в правый.

— Да? Я тоже все взвесил. В моем кабинете ты ничего подписывать не будешь.

— А где вы хотите устроить подписание? — живо откликнулся Монти.

Сигара мистера Лльюэлина пропутешествовала в обратном направлении, выиграв по сравнению с предыдущим забегом долю секунды.

— Послушай, — сказал он, — выкинь-ка ты этот контракт из головы.

— Как это выкинуть?

— Никаких контрактов ты не получишь, — произнес мистер Лльюэлин, доходчиво разъясняя свою мысль.

Монти растерялся:

— Мне казалось, на корабле вы говорили…

— Мало ли что я говорил на корабле!

— Я полагал, вы хотите, чтобы я работал у вас экспертом по постановочной части.

— Нет, не хочу.

— Не хотите, чтобы я был экспертом по постановочной части?

— Не хочу даже, чтобы ты мыл посуду в буфете, — во всяком случае, в «Супербе».

Монти показалось, что тема себя исчерпала. Он потер нос. После мрачных раздумий в голове его витал некоторый туман, тем не менее он начал смекать, что на этом рынке его услуги вряд ли найдут применение.