Том 11. Монти Бодкин и другие
Шрифт:
Последние четверть часа она расхаживала по террасе, охваченная, как и Лайонел, противоречивыми чувствами, однако, в отличие от него, не находил в случившемся никакого просвета. Меньше всего на свете она была расположена мурлыкать себе под нос.
Вспоминая о Джефе и рододендроновой дорожке, она дрожала от ярости и возмущения. В то же время в ней, странное дело, росла досада на Лайонела. Он бы удивился, узнав, что Энн испытывает к нему почти жгучую неприязнь.
В минуты душевных потрясений и неприятностей, женщины, распределяя вину и назначая ответственных,
То же было сейчас и с Энн. Будь она героиней упомянутого романа и сестрой несчастного Джима, ее решимость больше не разговаривать с Джефом вряд ли была бы крепче, однако немалая часть переполнявшей ее досады выплеснулась на Лайонела.
Такого бы не случилось, думала она, если бы не его осторожность. Она вошла в комнату, настроенная поговорить начистоту и потребовать, чтобы он поступил мужественно и честно, невзирая ни на какие последствия.
При виде Энн Лайонел не пришел в неописуемый восторг, как пристало пылкому влюбленному. Всю радость при мысли о завтрашнем визите в Танбридж-веллс смыло волной паники. Он не вскричал «Она пришла, моя, моя желанная!», но подпрыгнул, как горошина на сковородке, разбрызгивая во все стороны бриллиантин.
— Господи! — воскликнул он. — Какого черта ты здесь делаешь?
Если бы он неделями тренировался и подбирал возможное начало для разговора, вряд ли бы ему удалось отыскать менее подходящее. Энн нуждалась в ласке и утешении, а в языке едва ли есть слова менее утешительные, чем «какого черта ты здесь делаешь?» Она вздрогнула, как от осиного укуса или поцелуя на рододендроновой дорожке, и погрузилась в зловещее молчание.
— Я просил бы тебя впредь быть осмотрительней, — сказал Лайонел Грин. — Ты могла столкнуться с тетей Клариссой. Она только что от меня вышла.
— Понятно, — сказала Энн. — Мне очень жаль.
Она говорила так тихо, так кротко, так походила на пристыженную маленькую девочку, что любой чуть поопытнее Лайонела Грина вскарабкался бы на шкаф. Однако, как ни трудно в это поверить, Лайонел Грин не почуял опасности. Он не умолк; его визгливый голос стал от обиды еще визгливее:
— Я тебе сто раз говорил, что нас не должны видеть вместе. Сто раз. Теперь это еще важнее. Тетя Кларисса обещала мне деньги. Затем и приходила. Я их еще не получил, и она в любую минуту может передумать. Ты все ставишь под удар, как будто я тебе не говорил.
— Сто раз?
— Да, — подхватил Лайонел Грин, радуясь удачному обороту. — Сто раз.
И вновь Энн пробила дрожь, словно оса прилетела по второму заходу или Джеф поцеловал ее дважды.
— Ясно, — сказала она все так же тихо, так же кротко, с тем же выражением виноватой мамочкиной помощницы. — Мне очень жаль.
— Ты твердишь, что тебе очень жаль, а сама по-прежнему стоишь здесь. Вдруг она вернется?
— Я скажу, что пришла одолжить твой бриллиантин. Лайонел понял, что по-прежнему держит флакон в руке.
Он подошел к умывальнику и поставил бриллиантин на место.
— Это не шутки, — холодно сказал он.
— Я просто пытаюсь помочь.
— Ей ничего не стоит передумать. И где мы тогда будем?
— Зачем именно тебе деньги? Чтобы жениться на мне?
— Конечно.
— Тебе не кажется, что это немножко подло?
— Э?
— Я просто думаю, что нехорошо обманывать твою тетушку.
— Если ее не обманывать, я не получу денег.
— Деньги еще не все.
— То есть как?
— Есть еще самоуважение.
— Не понимаю.
— Я о том, что мне надоело прятаться и скрываться. Чувствуешь себя гадюкой.
— Но мы должны сохранять свою помолвку в тайне.
— Или разорвать ее.
— Что?!
— Просто подумалось.
Лайонел, несколько запоздало, решил быть поласковее.
— Не говори так, милая. Я понимаю твои чувства. Трудно таиться, но надо. Тетя совершенно ясно сказала, что не даст согласия на наш брак.
— А ты?
— Что, я?
— Я думала, ты ответишь, пусть катится к черту, потому что ты меня любишь и никому не позволишь тобой командовать.
Лайонел Грин вытаращил глаза.
— Сказать это тете Клариссе?
Энн его понимала. Она знала, что с тетей Клариссой не поспоришь — за время службы секретарем-компаньонкой она усвоила это не хуже туземных носильщиков и мелких африканских торговцев, — однако ей овладел тот боевой задор, в котором женщины толкают возлюбленных на отчаянные поступки. Ее искреннюю, честную натуру давно возмущала постыдная игра в прятки, и сегодня это чувство достигло предела. Если миссис Корк настолько не хочет видеть ее в своей семье, что готова перекрыть снабжение, пусть перекрывает. С ее уст сорвались непрошеные слова:
— Джеф бы так и поступил на твоем месте.
— Джеф?
— Мистер Эдер, хотя на самом деле его фамилия Миллер. Впрочем, тебе, конечно, это известно. Кстати, он только что меня поцеловал.
— Э… да. Тетя Кларисса сказала.
— Что-то ты не очень расстроен. Наверное, думаешь, что лучше и быть не могло.
Она так точно сформулировала мысли Лайонела, что он не нашелся с ответом. Наступило молчание.
Только сейчас до Лайонела дошло, что Энн ведет себя как-то странно. Она напоминала ему бомбу, которая вот-вот взорвется, и это ему не нравилось.
Лайонел Грин всегда относился к Энн чуть свысока. Приятная девушка, думал он, но ее еще учить и учить. Он рассчитывал понемногу направлять ее в жизни, как мудрый наставник толковую ученицу. Короче, он смотрел на нее примерно так же, как Миртл Шусмит на Джефа Миллера.
И вдруг она словно с узды сорвалась. Это его пугало.
Энн тоже чувствовала, что за этот вечер в ней произошла разительная перемена, как будто она — Спящая красавица, и Джеф разбудил ее своим поцелуем. Она словно очнулась от транса, причем очнулась в странном, критическом состоянии духа.