Том 11. Монти Бодкин и другие
Шрифт:
— Может, ты и права, — сказал он. — Но мне это не нравится. Не нравится, и все. Много риска. А вдруг сорвется? У таможенников повсюду шпики, и только я с жемчугами в шляпе сойду на берег, они…
Ему не удалось закончить фразу: за его спиной кто-то тихонько кашлянул, а затем незнакомый голос произнес:
— Извините, можно вас спросить, не подскажете ли вы, как пишется слово «ишиас»?
Монти не сразу решился обратиться к мистеру Лльюэлину за помощью в разрешении этой непосильной для него задачи. Вероятно, усвоенные в детстве правила
— А! Ля маляди!
А затем понес какую-то ахинею:
— Комса, мсье. Вот так, малишь. Пиши и, ша, и, а, эс. Вуаля. Ишиас.
Выслушав всю эту белиберду, Монти, которому в данный момент было не до шуток, молча отослал официанта и решил выслушать еще одно мнение.
Реакция новой аудитории на его нехитрый вопрос оказалась довольно неожиданной. Правда, с мистером Лльюэлином он был не знаком и уж, конечно, не ждал, что тот кинется к нему на шею, но чтобы так реагировать! Ничего подобного не видел он с того памятного дня в далеком детстве, когда дядюшка Перси, большой ценитель китайского фарфора, застал юного племянника в своей гостиной с вазой династии Минь на голове.
Дама, по счастью, оказалась не такой нервной. Монти она понравилась. Маленькая изящная брюнетка с серыми глазами.
— Как вы сказали? Повторите, — попросила она.
— Мне нужно написать слово «ишиас».
— Ну так пишите, — разрешила Мейбл Спенс.
— В том-то и дело, что я не знаю, как правильно.
— Ясно. Ну, если правил правописания не отменили, то оно пишется так: и-ш-и-а-с.
— Не возражаете, если я запишу?
— Пожалуйста.
— …й-а-с. Отлично. Спасибо большое, — сказал Монти. — Ужасно вам благодарен. Я и сам так думал. Этот осел официант сбил меня с толку. Понес какую-то чушь: и-ша-эс. Я же знал, что никакого «аэ» там нет. Огромное вам спасибо.
— Не за что. Какие еще слова вас интересуют? Я знаю «параллелограмм» и «метемпсихоз», а Айки у нас специалист по коротким словам. Нет? Ну как хотите.
Проводив его ласковым взглядом, она обернулась к своему спутнику и убедилась, что тот находится в состоянии глубочайшего шока. Он таращил глаза и водил по лицу большим носовым платком.
— Что-нибудь случилось? — спросила Мейбл.
Мистер Лльюэлин не сразу подобрал слова. А когда подобрал, то ответ его был сух и краток.
— Все! — заявил он. — С этим покончено!
— С чем покончено?
— С ожерельем. Я к нему и пальцем не притронусь.
— Да что с тобой, Айки?
— «Что с тобой, что с тобой…» Подслушал он нас, вот что!
— Не думаю.
— А я думаю.
— Ну и что?
Мистер Лльюэлин фыркнул, но тихонько, словно тень Монти все еще нависала над ним:
— Как что? Говорил я тебе: у таможенников повсюду шпики, и этот тип — один из них.
— Не говори глупостей.
— Тебе хорошо советовать.
— Допускаю, что тебе это не под силу.
— Очень остроумно, — обиделся мистер Лльюэлин.
— Я вообще остроумная.
— Только не знаешь одного — как эти таможенники действуют. Именно в таких гостиницах они и держат своих шпиков.
— Зачем?
— Зачем? Затем, что однажды какая-нибудь девица возьмет да заорет во все горло, что хочет тайно провезти ожерелье.
— Здесь только ты орал.
— Я не орал.
— Ну хорошо, будь по-твоему, какая разница? Ведь этот парень не шпион.
— А я говорю, шпион.
— Не похож.
— Ты что, настолько глупа, что думаешь, будто шпион всегда похож на шпиона? Ха-ха! Да ведь он специально старается, чтобы его никто не принял за шпиона. Ночами не спит, тренируется. Если он не шпион, зачем подслушивал? Откуда он вообще взялся?
— Он хотел узнать, как пишется слово «ишиас».
— Ха!
— Не смейся!
— Да как же не смеяться? — вопросил мистер Лльюэлин, горестно закатывая глаза. — Кому это взбредет в голову ровно в полдень, да еще на юге Франции, писать по-английски слово «ишиас»? Он понял, что мы его заметили, и брякнул первое, что пришло в голову. Все, с меня хватит. Даже и смотреть не хочу на это дурацкое ожерелье. Пусть Грейс придумывает что получше. Даже за миллион к нему не притронусь.
Он откинулся на спинку стула, чтобы перевести дух. Его свояченица смотрела на него с неодобрением. Мейбл Спенс была костоправом, к ее услугам прибегали многие звезды Беверли Хиллз, и это делало ее своего рода пуристом в области физической формы.
— Беда в том, Айки, — сказала она, — что ты не следишь за здоровьем. Ты много ешь, от этого лишний вес, от этого — нервы. Тебе надо лечиться. Можно провести курс прямо сейчас.
Мистер Лльюэлин очнулся.
— Руки прочь! — предупредил он сурово. — В прошлый раз я послушался Грейс, и ты чуть не свернула мне шею. Не твое дело, надо мне лечиться или не надо. Твое дело — слушать, что я говорю. А я говорю, что не принимаю вашего сценария. Даже и не притронусь к этому дурацкому жемчугу.
Мейбл поднялась со стула. Продолжать дискуссию было бессмысленно.
— Хорошо, — сказала она, — Будь по-твоему. Мне все равно, мое дело сторона. Грейс велела мне сказать, я и сказала. Тебе решать. Ты лучше меня знаешь, как ее урезонить. Я всего лишь сообщаю тебе, что сяду в Шербуре и эта штука будет при мне, а Грейс всего лишь просит тебя облегчить провоз. Она считает, что грешно отдавать деньги правительству Соединенных Штатов, у него и так слишком много, и оно потратит их на пустяки. Но ты поступай как знаешь.
И она пошла прочь, а мистер Лльюэлин наморщил лоб (ибо в словах ее было много пищи для ума), взял сигару и принялся задумчиво ее жевать.
Тем временем Монти, не подозревая о буре, которую вызвал его невинный вопрос, продолжал писать письмо. Он уже дошел до той его части, где он говорит Гертруде, как сильно ее любит, и слог его оживился. В конце концов он до того увлекся писанием, что, когда над его локтем раздался голос официанта, он вздрогнул и пролил чернила.