Том 12. Из 'Автобиографии'. Из записных книжек 1865-1905. Избранные письма
Шрифт:
Вага друг
Сэмюел Л. Клеменс,
9
У. Д. ГОУЭЛСУ
Элмайра, 2 сентября 1874 г.
Дорогой Гоуэлс,
...Посылаю и «Правдивую историю» — рассказ, отнюдь не юмористический. Он совсем не в моем стиле, и если понравится вам, сколько заплатите за него, столько и ладно. Я добросовестно записал все, что рассказала старая негритянка, только начал с начала, а не с середины, как она, и шел по порядку.
Всегда ваш
Марк.
10
У. Д. ГОУЭЛСУ
Хартфорд, 24 октября 1874 г.
Дорогой
так медлил с ответом, потому что все надеялся, что сумею что-нибудь написать для январского номера, и миссис Клеменс день за днем усердно понуждала меня приняться за работу, но все напрасно - я так и не смог ничего написать.
Мы так устали, в доме до сих пор еще такая неразбериха, что у меня совсем не работает голова. И я махнул рукой на это дело.
Всегда ваш
Марк.
Позднее, ближе к вечеру.
Дома, 24 октября 1874 г.
Дорогой Гоуэлс,
беру обратно свои слова, что не могу ничего написать для январского номера. Мы с Твичелом совершили далекую прогулку по лесу, и я принялся рассказывать ему о былой славе и величии Миссисипского пароходства, каким я видел все это — добрых пять лет — из лоцманской рубки. Он сказал: «Вот нетронутая залежь— в самый раз для журнала». Мне это не приходило в голову. Что вы скажете о серии очерков для трех, шести, девяти номеров — или, скажем, для четырех?
Всегда ваш
Марк.
11
У. Д. ГОУЭЛСУ
Хартфорд, 23 ноября 1875 г.
Дорогой Гоуэлс,
Прилагаю гранки. Я и не замечал, до чего неуклюже у меня сталкиваются слова и как часто стоят три слова там, где вполне хватило бы одного, а ведь я всегда стараюсь этого избегать. Надо быть начеку, не то я стану таким же неряшливым писателем, как Чарльз Фрэнсис Адамс (Шучу, - конечно же я не думаю всерьез, что могу до этого докатиться. Я никогда не напишу фразy, подобную тем, какие позволяет себе он или Брет Гарт, вроде, например: «Должно быть, было бы умнее поверить, что он мог бы совершить это, если бы он мог почувствовать, что ему бы оказали поддержку тс, которые должны были бы...» и т. д. и т. п.)
Помянув Брет Гарта, я вспомнил, что часто ругаю его за умышленную подделку под Диккенса; это в свою очередь напомнило мне, что я обвинил Чарли Уорнера в невольном плагиате, а это в свою очередь напомнило мне, что вот уже две недели я радуюсь, что придумал новое с иголочки и остроумное начало романа, — и представьте, вдруг меня осенило, что эту идею подал мне три года назад не кто иной, как Чарли Уорнер! Ага! Вот мне за мое самодовольство! Я получил по заслугам. Вот они, сто восемь чистеньких, только что из-под пера, страничек — валяются в корзинке, и я снова сажусь за начало романа, на сей раз мое собственное. Я бы не удивился, если бы, сам того не ведая, оказался отъявленным литературным вором.
Я счастлив, что вам так понравился «Том Сойер». Я пригляжу, чтобы ваша статья намного опередила все прочие рецензии. Миссис Клеменс согласна с вами, что книга должна быть издана как книга для мальчиков — без всяких затей; и я тоже так думаю. Это в самом деле правильная мысль. Что до последней главы, то я просто ее выброшу и ничего не впишу вместо нее. Когда я дошел до нее, у меня было такое чувство, словно книга уже окончена, и мне удалось устоять перед сильным искушением подробно описать жизнь Гека у вдовы и ограничиться одним абзацем. Пошлите мне «Тома» экспрессом, прилагаю для этого деньги. Если они затеряются в дороге, не беда.
Вчера вечером помешали гости, поэтому «Домашние представления» перенесли на сегодня — будем читать
Работа над новым рассказом на точке замерзания, одна мысль, что надо переписывать его заново, приводит меня в отчаяние.
Мы все шлем самый сердечный привет всем вам.
Всегда ваш
Марк.
12
У. Д. ГОУЭЛСУ
Хартфорд, 18 января 1876 г.
Дорогой Гоуэлс,
очень вам благодарен за доброе слово о «Томе Сойере». Уильямс сделал к нему около трехсот превосходных рисунков, некоторые весьма тонки. Бедняга! Такой талант у человека, а он губит его ромом. Берет мою книгу и, читая, делает целую кучу рисунков — просто так, ни с кем не сговорившись.
Не было на свете человека благодарнее меня, когда позавчера, заставив себя сесть (при все еще скверном самочувствии) за отвратительную, ненавистную работу — наводить глянец на «Тома Сойера», я раскрыл пакет и обнаружил ваши карандашные пометки. Это было великолепно и избавило меня от всех трудов. Вместо того чтобы читать все насквозь, я просто отыскивал ваши пометки и делал требуемую поправку. Я свел драку мальчишек к одному абзацу; от всей речи в воскресной школе оставил лишь две первые фразы, чтобы не было и намека на сатиру, раз книга предназначается для детей; я смягчил все слишком резкие выражения, дабы ничто не оскорбляло слух. Итак, за один присест я сделал все от начала до конца, а думал, что это отнимет три-четыре дня, вымотает меня и духовно и физически. Я ведь отослал вам рукопись лишь после того, как тщательно, придирчиво просмотрел ее. Так что все оставшиеся в ней недоделки видны были только свежему глазу, не мне, — их-то вы заметили и подчеркнули.
Но одно выражение мы, пожалуй, проглядели. Когда Гек жалуется Тому на строгости в доме вдовы, он говорят, что слуги совершенно извели его, без конца цепляются и требуют, чтобы он вел себя как благовоспитанный мальчик, и кончает он свои жалобы так: «...и уж чешут меня и причесывают до чертиков» (без восклицательного знака). Когда-то давно я читал эту главу миссис Клеменс, и эти слова не смутили ее; в другой раз я воспользовался случаем прочесть это место ее тетушке и матери (обе — ревностные дочери церкви, так сказать), но и они ничего не заметили. Я очень обрадовался: ведь что может быть естественнее этих слов для такого мальчишки (а я допустил совсем немного вольностей в его речи); когда же и вы тоже ничего не возразили, я вовсе обрадовался, но и испугался, — а вдруг вы просто не обратили внимания. Вы заметили? По-вашему, эти слова уместны? Они меня ничуть не тревожили, пока я думал, что моя книга для взрослых. Но с тех пор как все безоговорочно решили, что она предназначается для мальчиков и девочек, это ругательство подчас не дает мне спать по ночам.
Не спешите отвечать (вам и так приходится слишком много писать), просто скажите при встрече! Каковая, надеемся, будет в субботу, воскресенье или понедельник. А может, вы приедете прямо теперь, обдумаете все исправления и внесете их в рукопись, когда вернетесь? Быть может, вам пойдет на пользу, если на денек-другой вы вырветесь из своей упряжки и встряхнетесь, как бывает во время отдыха, — начисто забудете обо всех делах? После того как я побываю у вас, мне всегда лучше работается, и если вы приедете к нам и услышите, как наш клуб на все лады заливается о метафизической проблеме, которую я собираюсь поставить перед ними под видом экстравагантной вещицы, это подбодрит вас не хуже каких-нибудь сердечных капель.