Том 14. М-р Моллой и другие
Шрифт:
— Я же тебе запретила!
— Знаю, но мне показалось, что так будет лучше.
— Ничего себе!
Мистер Корнелиус развил свои недавние мысли о том, что такие эпизоды исключительно редки в пригороде его сердца. Правда, примечательные события, поведал он, в Вэлли Филдс иногда бывают, чему пример — случай с мистером Эдвином Филлимором из «Пихт» на углу Баллер-стрит и Миртл-авеню, которого прошлым летом покусала морская свинка. Он уже приступил к не сулящей скорого окончания повести о местном жителе по фамилии Уолкиншоу, как-то раз вернувшемся из Лондона в новом твидовом костюме, которого, не признав запаха, загнала на крышу беседки собственная собака, когда наконец появилась
Джордж заговорил первым.
— Ну знаете! — сказал он. — То есть вообще-то, а?
— Несомненно, — согласился мистер Корнелиус. Салли уразумела, в чем суть.
— Я не виновата! Я решила, что Фредди — один из бандитов. Они тут всю ночь околачиваются. Простите, Бога ради, что я вас разбудила, мистер Корнелиус.
— Пустяки, мисс Фостер, ничего страшного. Я ведь, в сущности, и не спал. Сидел у себя внизу, работал над историей Вэлли Филдс.
— Ах, я очень рада! Как она продвигается?
— Благодарю вас, вполне удовлетворительно, хотя и не быстро. Приходится ворошить груды материала…
— Ну, сегодня-то вы получили новую порцию! Как ваша голова, Джордж?
— Спасибо, получше.
— Еще, наверное, постреливает?
— Чуть-чуть.
— Советую вам все-таки чего-нибудь выпить, хоть вы и на дежурстве.
— Ваша взяла.
— А у меня есть бутылка шампанского!
— Так-так-так!…
— Она уже на столе. Фредди!
— Да-да?
— Ты весь вывалялся в пыли. Иди сюда, дай я тебя вытру щеткой. Господи, — всплеснула руками Салли, — что ты в карман напихал?
— Напихал? — сказал Фредди, сунув руку в карман. — Какая-то сумка. Я на нее налетел, когда падал вниз головой.
— А что там внутри?
— Не знаю. Взглянуть, как думаете? Ой, беги сюда! — сказал Фредди. — Ой, хватайте меня за копытца! Ой, не могу!
Основания к подобным речам у него имелись. Со стола, куда он вытрусил содержимое сумки, на них смотрело мерцающим взглядом ассорти из колец и браслетов с алмазами и рубинами, увенчанное изумрудным колье несравненного великолепия.
И вновь Джордж заговорил первым. Полицейский, приученный действовать в экстремальных ситуациях, способен овладеть собой быстрее, чем обычный, более впечатлительный человек.
— Злоумышленники выронили награбленное! — провозгласил он, и мистер Корнелиус, не в силах выразить мысль словами, подтвердил ее взмахом бороды.
Салли его версию не приняла.
— Это не Лейлины драгоценности. У нее вообще нет украшений, кроме двух-трех колец.
— Вы уверены?
— Она сама мне сказала.
— Тогда откуда взялись эти чертовы побрякушки?! — пробурчал раздосадованный Джордж.
Странный огонек полыхнул во взгляде его кузена. Он взял в руки колье и скрупулезно осмотрел.
— А я скажу тебе, откуда они взялись, — сообщил он. — Из дома Проссеров. Это же их bijouterie. [68] Откуда я знаю? Я видел этот хомут с погремушками на шее у Миртл Проссер, n’ee [69] Шусмит, когда у них обедал. Она готова напялить их по любому случаю, даже если за столом один Виджен. Понимаешь, Салли, что это значит? Это значит, что мы с тобой совершили восхождение на самую вершину высокой-превысокой горы. Наши проблемы решены. Завтра, с утра пораньше, я отыщу Пуфика, выложу перед ним эти камушки, и, отмахнувшись от трогательных излияний, приму гигантскую сумму, которую он будет просто счастлив вручить. Попахивает не одной тысячей.
68
Украшения, драгоценности (франц.).
69
Урожденной (франц.).
Редко кому удается найти верные слова после подобных речей. Но Джордж с этим справился. Полиция у нас прекрасная.
— Открыть шампанское!!! — рявкнул он.
Во время вечернего кормления кроликов в саду «Бухты» — а этим действием открывался и заканчивался каждый его день, — мистер Корнелиус, подбрасывая латук, принялся было мурлыкать один из особенно запоминающихся «Гимнов былого и настоящего», и в конце концов его бы пропел, если бы слова не изгладились из его памяти. Настроение у него было изумительнейшее. События последней ночи дали ему прилив спокойной бодрости, нередко наступающей после какао, копченой селедки и розового бланманже. Человек чистейших намерений, всем своим соседям он желал только блага, в особенности же — ближайшему своему соседу, мистеру Виджену, к которому ощущал отцовскую привязанность, и сознание того, что мучения Фредди позади, процветание его обеспечено, колокола вовсю заливаются радостным перезвоном, а друзьям волноваться не о чем, кроме выбора рыбного ножа для свадебного подарка, воодушевляло его чрезвычайно.
Рядом на газоне возникла тень, и он огляделся.
— А, мистер Виджен! Добрый вечер!
Мистер Корнелиус был очень рад встрече. У него зародилась собственная версия событий прошедшей ночи, и ему не терпелось огласить ее.
— Я долго размышлял над тем, мистер Виджен, каким же образом украшения миссис Проссер могли угодить в сад «Приусадебного мирка», и наконец пришел к заключению, что за личиной показной благопристойности, под фамилией Моллой скрывался один из крупных уголовных авторитетов, специализирующийся на присвоении чужих ценностей. Насколько я представляю, хотя я должен буду справиться у вашего кузена, такие авторитеты именуются ворами в законе.
— А мне куда деваться? — сказал Фредди.
— Простите?
— Вы сказали, что все это — в рамках закона?
Мистер Корнелиус забеспокоился. Он заметил, что у его собеседника взгляд пустой, разговор — какой-то странный. От Салли, с которой он недолго общался утром, пока она готовилась к отъезду в Клейнз Холл на заказной машине, ему стало известно, что с утра Фредди направился в Лондон, чтобы вернуть владельцу утраченные драгоценности и принять взамен щедрое вознаграждение, так что он рассчитывал встретить его млеющим от счастья и восседающим, как однажды он сам выразился, на вершине мира, перекинув радугу через плечо. И вот он явился перед ним, сраженный неведомым горем. Он смотрел прямо в глаза ближайшему от себя кролику, и с лица его не сходило то сумрачное выражение, которое отметил техасский миллионер в ресторане отеля «Баррибо».
— Вы себя хорошо чувствуете, мистер Виджен?
Не раз и не два хроника эта предлагала описание случаев, когда Фредерик Виджен невесело смеялся, но никогда еще не разродился он чем-то, сопоставимым по скорби с тем, что сорвалось с его уст. Невеселый смешок звучал, как заегозившая граммофонная игла.
— Нет, — ответил он, — хорошо я себя не чувствую. Чувствую я себя так, как чувствовал себя Джордж, когда миссис Моллой долбанула его свинцовой дубинкой. Знаете что?
Мистер Корнелиус ответил, что не знает.