Том 2. Аскетические опыты. Часть II
Шрифт:
Одна из копий Воззвания епископа Игнатия от 6 мая 1859 г. попала к издателям «Колокола», и 15 августа 1859 г. в этой газете, издаваемой в Лондоне, появился памфлет А. И. Герцена «Во Христе сапер Игнатий» [1261]. Как известно, Герцен был одним из самых ожесточенных противников Православной веры в России середины XIX столетия. В начале того же 1859 г. Св. Синодом было рассмотрено и одобрено предложение Митрополита Санкт-Петербургского Григория об отлучении Александра Герцена от Церкви, однако Император Александр II воспрепятствовал его утверждению. Примечательно, что сам Герцен выразил сожаление, что предание его анафеме не состоялось [1262].
Евангельское учение было приспособлено Герценом для обоснования новой «религии социализма», а слова Христа он перетолковывал как призыв к борьбе с государственной властью, к утверждению свободы и всеобщего равенства. Особенное глумление Герцена вызывало все, так или иначе связанное с Русской Православной Церковью. Номера «Полярной звезды» и «Колокола» наполнены кощунством над
Познакомившись с заметкой Герцена, владыка Игнатий пишет к ней несколько кратких эмоциональных примечаний-опровержений. На их основе он создает в феврале 1860 г. развернутую статью «Замечания на отзыв журнала «Колокол» к Кавказскому епископу Игнатию», где говорит о себе в третьем лице. К этой работе Владыка вернулся более чем через год и дополнил ее несколькими примечаниями. Владыкой была подготовлена беловая рукопись, состоящая из заметки Герцена и «Замечаний…» (см. текстологический комментарий). Неизвестно, предполагал ли Святитель где-либо публиковать этот материал. Скорее всего, по смирению не счел нужным публично отвечать на откровенную клевету и злословие.
В своих «Замечаниях…» Владыка неоднократно ссылается на книгу «Искандер Герцен», составленную Н. В. Елагиным и вышедшую в Берлине в 1859 г. Она представляет собой сборник анонимных статей, где с позиции православного христианина анализируются взгляды Герцена на государство, религию и Церковь, приводятся обширные цитаты из публикаций «Полярной звезды» и других сочинений Герцена, в которых «отвергается бытие Бога, предается поруганию христианская вера, явно проповедуется безбожие, и все направлено к ниспровержению государственного благоустройства в России». Немалое место уделено в книге полемике по вопросу о личной свободе. Свобода, пропагандируемая Искандером, говорится в одной из статей, «породила ужасы революций и в потоках крови человеческой потопила и сама себя»; человек, обретя такую «свободу», «легко может сделаться рабом страсти, рабом какой-нибудь злой привычки». «Кажется, достаточно опытов революций XVIII и XIX вв., чтоб убедиться, что всякое преобразование общества, совершаемое не во имя Иисуса Христа, строится на песке и <…> кончается гильотиною или расстреливанием на баррикадах, не достигая цели». Далее в книге приводятся уже цитированные евангельские слова (Ин. 8:31–32, 36) и следуют рассуждения, весьма близкие мыслям святителя Игнатия из его Воззвания:
«Истина Христова освободит от ложных идей и увлечений, которыми порабощается свобода человека <…> Свобода христианская такова, что она равно сохраняется ненарушенного и на троне, и в узах, и в темнице; потому что дух, которому принадлежит свобода, не подлежит этим внешним ограничениям». «Самые ожесточенные враги свободы — это громогласные проповедники либерализма, — замечает автор. — Они не терпят себе никакого противоречия <…> Деспотическое господство их мыслей, их идей — вот предмет их стремлений и усилий; истребление всего и всех, что не нравится им, какими бы то ни было средствами — вот их девиз. Это ли свобода?» [1263].
Сопоставление заметки Герцена и ответа святителя Игнатия характеризует личности оппонентов, приемы и методы полемики, их нравственную позицию и вместе с тем демонстрирует мировоззренческие полюса, между которыми существовала русская культура XIX в.
Отзвуки этой полемики можно обнаружить и в письмах владыки Игнатия, и в заметках Герцена на протяжении первой половины 1860-х гг. Так, Герцен дважды упоминает имя Святителя в статье «Ископаемый епископ, допотопное правительство и обманутый народ», посвященной обретению нетленных мощей святителя Тихона Воронежского в 1861 г. Эту работу, пронизанную откровенным глумлением над святынями Православной веры, сам Герцен называл своей любимой статьей. Вот некоторые цитаты: «Думать надобно, что известный читателям «Колокола» крепостник и во Христе сапер Игнатий заведовал земляными работами» (имеется в виду поднятие мощей); «Мы помним <…> молодого архимандрита Казанской академии Иоанна, поместившего в январской книжке «Православного собеседника» «Слово об освобождении»; но статья его тотчас вызвала дикий и уродливый ответ во Христе сапера» [1264].
Мнение епископа Игнатия о Высочайшем Манифесте 19 февраля 1861 г., его оценки деятельности Искандера видны из письма Владыки к бывшему Ставропольскому губернатору А. А. Волоцкому от 22 марта 1861 г., написанного через два дня после торжественного объявления Манифеста в Ставропольском кафедральном соборе:
Манифест великолепен! Выслушан был с величайшим вниманием и благоговением, произвел на все сословия самое благоприятное, спасительное впечатление. Общественное мнение о деле было искажено проникнувшим во все слои общества журналом «Колокол» и различными печатными статьями в направлении «Колокола». На этом основании многие ожидали Манифеста если не вполне в том же направлении, то по крайней мере в подобном или сколько-нибудь близком. Является Манифест! Высокое направление его, величие и правильность мыслей, величие тона, необыкновенная ясность взгляда на дело, прямота и благородство выражения, точное изображение несовместимости и несвоевременности устаревшей формы крепостного права и вместе публичное оправдание дворянства (которое подлые завистники его старались унизить, оклеветать, попрать и даже уничтожить при помощи софизмов по поводу крестьянского вопроса), проповедь Манифеста об истинной свободе с устранением своеволия и буйства, которые невежеством и злонамеренностию смешиваются с идеею о свободе, — все это доставило Манифесту необыкновенную нравственную силу. Понятия ложные, явившиеся и расплодившиеся по причине глупых и злых разглашений, рассеялись и ниспали. Состояние недоумения, обымавшее умы, заменилось состоянием ясного разумения, спокойствия, доверенности и глубокого уважения к действиям правительства. Манифест решительно отделился характером своим от всех мелких писаний по крестьянскому вопросу и затмил их светом своим: так при появлении солнца скрываются звезды. Они не уничтожаются, продолжают существовать и присутствовать на небе, но их уже не видно. Манифест, служа разумным изображением нашего Правительства, не может не изливать истинного утешения в сердца всех благомыслящих и благонамеренных, фактически доказывая, что Правительство русское шествует по пути самому правильному, самому благонадежному.
Мне было очень приятно увидеть, что два «предложения» мои, данные Кавказской Консистории, еще в бытность Вашу в Ставрополе, для преподания духовенству Кавказской епархии должного направления в крестьянском вопросе, решительно сходствуют и по духу своему и по мыслям с Манифестом, предупредив его двумя годами.
Против «предложений» были здесь разные толки, особливо после появления ругательной статьи против меня в «Колоколе». Эти противные толки, в которых главную роль играла бессовестнейшая клевета, поневоле заставили духовенство обратить особенное внимание на «предложения», как получившие особый интерес по возбудившейся вследствие них полемике. «Предложения» были подробно рассмотрены, а потому изучены, и Манифест, явившись, нашел уже духовенство к себе подготовленным. В то время как весь народ благословляет Государя Императора за глубоко разумный Манифест, надо полагать, что издатель «Колокола» с небольшим числом единомысленной братии своей придет в бешенство и ударит в свой опошлившийся набат. В Манифесте, именно, упомянуты слова св. апостола Павла к Римлянам, по поводу которых исступленный Искандер сказал, что апостол Павел, произнесши их, сделал «больше зла, чем Иуда Искариотский, предавши Христа» [1265]. У вас есть копия с моих «предложений». Во втором из них, от 7 мая 1859 года, Вы увидите развитие понятий о «вопросе», точь-в-точь тех же, какие развиты в Манифесте. В Манифесте с первого слова до последнего выражен принцип монархический — залог общественного порядка и благоденствия России. <…> Слава и хвала Богу, хранящему Россию! Хранение Богом России явствует для всякого, способного видеть, из Манифеста [1266].
Личность профессора А. П. Щапова также вызывала пристальный интерес обоих оппонентов, тем более что вскоре его имя стало известно всей России. Щапов все более сближался с либерально-демократическими кругами. С 1860 г. он, оставаясь в звании бакалавра Духовной академии, одновременно читает лекции в Казанском университете, пользующиеся успехом у молодой аудитории. В апреле 1861 г. студенты Казанской духовной академии и Казанского университета организовали демонстративную панихиду по убитым при усмирении крестьянского выступления в селе Бездна. Присутствовавший на панихиде Щапов выступил с речью, в которой христианское учение трактовалось им как политическая демократическая доктрина. Это дело получило широкую огласку. Щапов был арестован, но затем взят на поруки управляющим Министерством внутренних дел графом П. А. Валуевым и определен им на службу в свое Министерство. Св. Синодом в отношении Щапова было принято чисто формальное решение об отстранении его от должности и исключении из духовного звания. Однако по представлению Главного комитета Государь Александр II распорядился выслать Щапова в монастырь [1267]. Случайно или нет, местом пребывания опального профессора был выбран Николо-Бабаевский монастырь Костромской губернии — тот самый монастырь, куда только что прибыл святитель Игнатий, оставивший управление Кавказской епархией и по его просьбе отправленный на покой в эту обитель, где он и провел свои последние годы. Вот как прореагировал Владыка на это распоряжение Св. Синода (в письме к брату П. А. Брянчанинову от 15 января 1862 г.):
Сюда назначили г. Щапова для вразумления его. Какая поздняя мера! Когда сочинения его разошлись по России, выли читаны, а вероятно, и теперь читаются большинством с восторгом и увлечением; когда Щапов дело свое вполне совершил, — тогда присылают его в монастырь. Монастырь для лица, если к нему есть милость Божия, может быть полезен; но это лицо уже чуждо своему делу, получившему собственные и значение, и самостоятельность. Оба воспитанника Кавказской семинарии, посланные при мне в Казанскую академию, замешаны в деле. Это жертвы; жрецы в стороне. Всякий пустяк, который ныне выходит печатно, пропитан революционным духом. Направление сделалось всеобщим. Вопрос крестьянский сделался вопросом всероссийским. Умаление средств у помещиков отозвалось на благосостоянии купечества; возвышение цены на хлеб и прочие жизненные припасы; цены, постоянно возвышающиеся и долженствующие возвышаться, отзываются на положении всех городских жителей. Крестьяне заражаются самым буйным духом, который распространяют в них разные неблагонамеренные извне и из среды их [1268].