Том 2. Лорд Тилбури и другие
Шрифт:
— Я думаю, — продолжал Гораций, — может, не надо у него воровать?
— Чего? — задохнулся Джо. — Чегой-то ты?
— Вот ходил я тут в киношку, — поведал юный злоумышленник. — Так воры, это, исправляются. Сопрешь — сел, исправишься — порядок! Штаны хорошие, пиджак…
Джо нервно облизнул губы, явственно ощущая, что цензура в кино недостаточно строга.
— Вот, один, — рассказывал Гораций, — подговорил мальчишку, сопри, грит, у старичка. Ну, поселили его к старикану, живет чин-чинарем, а тут этот, первый явился, красть пора. Мальчишка-то и скажи: «Не буду! Хочу в люди выйти».
— Жуть какая, — пылко отвечал Джо.
— Да ладно, — хихикнул Гораций, — это я так, шутю. Джо с облегчением вздохнул.
— Чего мне киношка? — пояснил Гораций. — Я сам красть не буду. Ты гришь, заигрался. Эт верно. Житуха тут — во! Прям счас, буду я книги брать! Сам бери. Мне и так хорошо.
Мы уже упоминали, что Джо не был особенно умен. Такую измену он осмыслить не мог. Когда он пытался угадать, как сообщить об этом шефу и как отреагирует шеф, не любивший проколов, из дома кто-то вышел. Пришлось нырнуть в кусты, что он и сделал, тяжко страдая.
Спугнул его сам хозяин, с тростью в руке. Пока тот спускался по ступеням и шел по лужайке, гнев его возрастал, глаза сверкали, губы сжимались. Он вступил на тропу войны.
Гораций ждал его спокойно, не чуя опасности. Юная совесть, будучи толстокожей, ничего ему не подсказала.
— Привет, папаша! — воскликнул он. Мистер Параден был человеком действия.
— Я тебе покажу, — сказал он, — как кормить дворецкого мылом! Я тебе покажу, как клеить учителя клеем! — И после этой преамбулы приступил к самому уроку. Нелегко привить сладость и свет юноше типа Горация, но все, что можно сделать с помощью трости, мистер Параден сделал. Случайный прохожий, повстречавшись с ним на улице, мог бы счесть его слишком хилым, но Гораций бы внес исправления. Он знал, что к чему, из первых рук.
— Ну, все! — сказал наконец приемный отец, тяжко отдуваясь, и, повернувшись, направился к дому.
Пока он не скрылся, Джо из кустов не вылезал. Когда же скрылся, вылез, невольно ухмыляясь. Вопли юного друга усладили его слух. Жалел он только о том, что социальные условности не позволяют ему принять участие в столь добром деле.
— Что, съел? — заметил он, оглядывая страдальца. — Так тебе и надо. Будешь вилять!
Гораций еще не пришел в себя после нежданного побоища. Он и не знал, что в новоявленном отце таится такой пыл.
— Эт кто виляет? — осведомился он.
— Ты, кто ж еще! — ответил Джо. — Жаль, я руку не приложил. Дружков предавать, это надо же!
Гораций обиделся, особенно — потому, что упрек показался ему несправедливым. За последние минуты взгляды его резко изменились. Сдуру он принял этот дом за земной рай, теперь — осознал свою ошибку.
— Кто вас предает! — вскричал он. — Скажи шефу, стащу эти книги, тресну — а стащу.
— Вот это разговор! — одобрил Джо. — Это я понимаю!
Глава VII МИСТЕР СЛИНСБИ ВЫЗЫВАЕТ ПОДОЗРЕНИЯ
Английская весна особенно пленяет тем, что некоторые, нет — практически все дни, особенно к вечеру, побуждают растопить камин. Огонь, освещавший гостиную одной из квартир в доходном доме Мармонт дней через десять после известного нам побега, пылал весело и ярко, бросая золотистые отсветы на собачку, которая спала на ковре; на Билла, который курил в кресле; на Флик, чья светлая головка склонилась над чьими-то носками. Трубка курилась хорошо, мысли были приятны.
Жизнь после бурной ночи вошла в свою колею. Флик поселили рядом, у почтенной дамы, которая, к вящему счастью, встретила Боба с материнской нежностью, а теперь — перекармливала, что немедленно сказалось на его фигуре. Кроме того, она хорошо готовила, что нечасто бывает у хозяек, и Флик была вполне довольна. Казалось бы, после роскошеств Холли-хауза нелегко счесть роскошной крохотную квартирку, но, кроме угрызений, возникавших при мысли о дяде, она поистине наслаждалась жизнью. Ей нравилось не ведомое чувство свободы, ей нравился дух приключений, а уж особенно нравились ей ежедневные визиты к Биллу и Джадсону. Не нравились в новом мире только фотографии Алисы, презрительно глядевшие на нее с двенадцати сторон. Теперь она точно знала, что эта девица ей противна.
Билл тоже не жаловался. Он смутно ощущал, что вечно так длиться не может, но не позволял этой мысли омрачать свое счастье. Не выйдя из лет, когда не слишком часто заглядывают в будущее, он радовался мгновенью, освещенному уютным светом очага. Никто еще не штопал ему носков, он просто носил их, пока дыры не становились огромными даже на его непридирчивый взгляд, — и преспокойно выбрасывал. Глядя из кресла на проворные пальчики Флик, он думал о том, что именно такая жизнь и зовется счастливой.
Пальчики остановились. Флик подняла глаза и спросила:
— А что с мистером Кокером?
К Джадсону она искренне привязалась. Он преодолел привычку разевать рот, как рыба, при ее появлении, и теперь они были в дружбе. Собственно, отношения их можно сравнить с отношениями Дездемоны и Отелло. Флик любила Джадсона за муки, он ее — за состраданье. Никогда еще его так не жалели. Поистине, в этом злом мире Флик возвращала ему веру в людей.
— Вроде бы пошел к Слинсби, — отвечал Билл, и совесть кольнула его, как бывало всегда при упоминании Лондонского Представителя. Шустрый Слинсби выскользнул из его жизни, и мысль эта была неприятна. Пребывание в Лондоне ни в малой мере не шло на пользу дяде, все больше обретая сходство с чем-то средним между путешествием и отдыхом. Конечно, так нельзя, но что же делать? Как заметил сам дядя, если уж Уилфрид Слинсби не понимает, почему упали доходы, куда это попять какому-то новичку!
— Вот как? — заметила Флик. — Они знакомы?
— Да, я его туда водил. Флик вернулась к носку.
— Я все думаю, — сказала она, — не нравится мне ваш Слинсби.
— Что вы, он совсем ничего! — ответил Билл с той терпимостью, какую порождает удобство.
— Какой-то он подозрительный… — не уступала Флик.
Билл мягко улыбнулся. Вот оно, думал он, женское чутье! Здравый смысл давно разрушил сомнения в честности лондонского представителя.
— Да нет, — сказал он, — вообще-то он мне не очень нравится, но подозревать его — незачем. Да, доходы упали, и все же…