Том 2. Марш тридцатого года
Шрифт:
12. Пожары и слабости
Не успели ребята отдохнуть после праздника, убрать цветы, снять иллюминационные лампочки и спрятать плакаты, как приехал в коммуну Крейцер и сказал в кабинете:
— Ну, товарищи, кажется, с весны начнем строиться…
Дорошенко сонно ответил:
— Давно пора.
Сопин не поверил:
— А долго так будет казаться? Строиться, строиться, а потом скажут — денег нет. За какие деньги строиться?
— Да что вы, объелись чего? — сказал Крейцер. — У нас сейчас
— Ну, есть, так это ж мало, смотря что строить…
— А вот об этом подумаем. А что, по-вашему, нужно строить…
— Мало ли чего, — сказал Фомичев. — Вот это все расчистить нужно, а на чистом месте построить завод. Новый завод…
Соломон Борисович из-за спины Крейцера моргал всем коммунарам. Это значило: построятся, как же… Но вслух он сказал:
— Надо строить маленький заводик, чтобы производить токарные станочки. Хорошая вещь, а спрос? Ух!..
— Токарные не выйдут, — сказал Фомичев. — Какой это завод на сто пятьдесят коммунаров? Нужно что-нибудь помельче…
— Надо прибавить коммунаров, — протянул Крейцер, усаживаясь за столом ССК.
— Ой, сколько же прибавить? — спросил Дорошенко.
— А сколько ж? Удвоить нужно.
Сопин задрал голову и показал на Крейцера пальцем:
— О, сказали, и все за триста тысяч: завод построить, новые спальни и классы ж нужно, а столовая наша тоже, выходит, тесная будет, а клуб?
— Так вы же работаете?
— На этом бузовом производстве много не заработаем, а тут, видно, миллионом пахнет…
Но вечером Сопин рассказывал пацанам уже в другом освещении:
— И что? И можно, конечно, построить, тут тебе такое будет — завод, во! И не то, что сто пятьдесят коммунаров, а триста, во! Это дело я понимаю.
— Вот обрадовался: триста… — кивает на Сопина Болотов, — как придут новенькие, от коммуны ничего не остается…
— Чего не останется? Ты думаешь, если беспризорные, так и не останется? Это ты такой…
— Я такой… скажи, пожалуйста. А вот ваш актив — Григорьев — вот хороший оказался.
— И то лучше тебя, — сказал Сопин.
— А я теперь что? Я теперь ничего, никто не обижается, — надувшись окончательно, сказал Болотов, и Сопину стало жалко его; он потрепал Болотова по плечу:
— Как придут сто пятьдесят новых, мы тебя обязательно ССК выберем.
Болотов улыбнулся неохотно:
— Выберем, как же!
Весть о том, что на лето предполагается постройка, в коммуне никого не взволновала — мало верили словам коммунары. Но все же появилась серьезная задача — надо побольше собрать денег.
Соломон Борисович предъявил одному из общих собраний промфинплан первого квартала. Коммунары о нем недолго думали:
— Это выполнить можно, если в цехах хоть немного наладится. А если выполним, то сколько у нас денег будет?
Соломон Борисович считал такие вопросы неприличными:
— Вы сделайте, а деньги будут.
— Не забудьте ж, и на Кавказ поехать нужно.
—
— А все-таки, сколько будет денег, если выполним план?
Соломон Борисович развел руками:
— Ну, что им говорить?
— Тысяч сто прибавим на текущий счет, — сказал я коммунарам.
Промфинплан обсудили на цеховых собраниях. Встречный выдвигали без большого разгона — цифры Соломона Борисовича были без того жесткими; встречный план коммунаров на первый квартал был такой:
Арматурный цех
Масленок 51480 штук
Ударников для огнетушителей 12000 —
Шестеренок для тракторов 600 —
Деревообделочный цех
Столов аудиторных 780 —
Столов чертежных 700 —
Табуреток к ним 1100 —
Стульев аудиторных 1100 —
Швейный цех
Трусиков 18000 —
Юнгштурмов 1100 —
Ковбоек 2300 —
Всего по себестоимости на сумму 170000 рублей.
Металлисты наши очень обрадовались, что выбросили из плана эти отвратительные кроватные углы. Их не любили коммунары:
— Это что за такая продукция? Кроватный угол… Это самая легкая индустрия, какая только есть. Подумаешь, кому нужен кроватный угол? Покрась себе кровать хорошей краской и спи. А то: никелированный кроватный угол. Всякая, понимаете, охота пропадает…
— Масленка это, действительно, груба! Это для машины для всякой нужная вещь. Это же не такая легкая индустрия: масленка Штауфера. Видите — не сразу даже придумали, Штауфер такой нашелся…
— Серьезно, — говорили уважающие себя токари, — в масленке и резьбу нужно сделать, и все так пригнать, чтобы крышка правильно навинчивалась, и дырочку просверлить.
Колька Вершнев торжествовал — закрывали-таки никелировочный цех. Колька считал, что ничего вреднее для пацанов быть не может.
С первых дней января работа сразу пошла веселее в цехах, да и весной запахло — коммунары умеют на большом расстоянии чувствовать весну и ее запахи.
Соломон Борисович часто заходил ко мне и радовался:
— Молодцы коммунары, хорошо взялись! А я им план закатил, ой, будут меня ругать. Ну, ничего, все будет хорошо.
Соломон Борисович оживился в январе, забыл громы Декина и сарказмы пацанов в «Постройке стадиона». Его поднимало сознание, что коммуна нуждается в больших деньгах, что эти деньги коммунары заработают только под его руководством. Соломон Борисович прибавил стремительности в своих достижениях и до позднего вечера летал по производственной арене. Одно его смущало со времени приезда Декина — боялся Соломон Борисович пожара. Пожар ему мерещился ежеминутно, он не мог спокойно лечь спать и приходил ко мне иногда часов в двенадцать ночи, извинялся, что мешает, о чем-нибудь заговаривал, как будто спешном, а потом сидит и молчит.