Том 2. Марш тридцатого года
Шрифт:
— Ну, рассказывай, откуда ты взялся.
— Откуда я взялся? — несмело переспрашивает пацан. — Я родился…
— Ну, это понятно, что родился, а дальше что было?
— Дальше? Папа и мама умерли, а я жил я дяди. Дядя меня выгнал, говорил, иди, сам проживешь… Ну… я и жил.
Остановка.
— Где же ты жил?
— Жил… у тетки, а потом тетка уехала в Ростов, а я жил в экономии… там, в экономии заработал четыре рубля, четыре рубля заработал, пошел в
— На улице, что ли, жил в Харькове?
— На улице жил три недели…
Пацан говорит дохлым дискантом и чисто по-русски, ни одного блатного слова.
Командиры вопрошают его наперебой:
— А что ты ел?
— А я покупал.
— Все на четыре рубля?
— На четыре рубля… я еще зарабатывал, — говорит пацан совсем шепотом.
— Как зарабатывал?
— Папиросы продавал.
— Ну, разве на этом деле много заработаешь?
— А я продавал разве коробками Я по штукам. По пять копеек штука продавал.
— Из противоположного угла кабинета:
— Где же ты брал папиросы?
Пацан поворачивается в противоположную сторону.
— Покупал.
— Почем?
— А по рублю тридцать.
Каплуновский серьезно и несмело произнесет:
— Чистый убыток входит…
Все смеются…
Швед говорит:
— Ты все это наврал… Ты, наверное, прямо от мамы.
Пацан в слезы:
— Примите, честное слово, у меня никого нет… Я жил у тетки, а тетка говорит: пойди погуляй, а я пришел, а хозяйка говорит: твоя уехала с новым мужем в Ростов..
— С каким новым мужем?
— А я не знаю…
— Это было в каком городе?
— В Таганроге…
— Ну?
— Уехала с новым мужем и больше не приедет, а ты, говорит, иди. Так я приехал в Харьков…
— С кем?
— Там мальчики ехали…
— Это они тебе такое пальто обменяли?
— Угу. Один говорит: давай твой пиджачок…
— Сколько дней был в Харькове, говори правду!..
— Вчера приехал, а тут на вокзале мальчики говорят, в коммуне этого… как его…
— Дзержинского?
— Угу… так говорят принимают, так я и пришел, тут еще один мальчик пришел… Колесников его фамилия… он там стоит.
— Ну, хорошо. Сколько двенадцать на двенадцать? Ты учился? В какой группе?
— Учился в пятой группе…
Со всех сторон один и тот же вопрос:
— А кто ж тебя учил? Где ты учился?
Но Крейцер останавливает командиров:
— Да бросьте мучители, вам не все равно!.. Пускай говорит, сколько двенадцать на двенадцать…
— Сто четыре, — улыбнулся более мажорно пацан.
—
Молчание.
— А Ворошилов кто?
— Ворошилов?.. Главный… этот… вот, как генерал…
— Главный, значит?
— Угу…
Теперь уже и Крейцер заливается хохотом, покрывая басовым восторгом смех командиров.
Пацан молчит.
— Ну что? — обращается Швед к совету.
— Принять, — говорит Крейцер.
— Голосую. Кто за?
Не успели принять этого, врывается в совет Синенький.
— Там еще один, из Одессы, приехал…
— Ну, чего ты, как угорелый… давай его сюда!..
Входит. Длиннейшая шинелишка. Заплаканные глаза.
— Рассказывай.
Начинает рассказывать быстро, видно, что заранее обдуманную речь произносит:
— Я жил в одном дворе в Одессе, где вы останавливались. Просил вот их, — Показывает на меня глазами, — отец у меня пьет, безработный, и каждый день бьет и бьет. Я и приехал…
— Где взял денег на дорогу?
Сначала деньги взяты у отца. Потом выясняется, что деньги украдены у соседей.
— Для чего ты украл?
— А я раньше поехал без денег, это, как его…
— Зайцем?
— Зайцем, а меня на третьей станции высадили, так я и вернулся, а потом взял эти деньги… на дорогу.
Коммунары вспоминают, что видели этого мальчишку в Одессе, он занимался кражей арбузов с подвод… Коммунары говорят:
— Пацан балованный, а потом папа у него есть… Пускай в Одессу едет, дать денег на дорогу…
Сопин другого мнения:
— Вот, что он не беспризорный, так это что ж? Он, конечно, ночует дома, а днем, так он все равно арбузы таскает, так это разве не беспризорный? А ночью, конечно, ночует… А что? Принять. Он, конечно… и так и так. Две должности занимает…
Большинство за отправку в Одессу.
— Завтра поедешь, — говорит Швед, — дадут тебе билет…
Одессит громко ревет и срывает с себя рубашку…
— Не поеду, все равно не поеду, смотрите, как бьет… вот!.. вот!..
Кое-кто и синякам не верит.
— Да это не папаша, это кондуктор.
И вдруг горячую речь произносит Синенький, торчащий до сих пор в кабинете:
— Мы знаем, пацан этот хороший… А мы знаем, как отец его бил, и тогда все видели!.. А что он украл, так что, он не на что-нибудь, а на дорогу, как отцу он все равно не поедет. Надо принять, потому что пропал он тогда совсем!..
И таки добился своего одессит — приняли. Крейцер махнул рукой:
— Правильно, правильно сделали, что приняли…