Том 2. Мелкий бес
Шрифт:
— Из ваших волос, господин, никак нельзя-с.
— Это почему нельзя? — обиженно спросил Передонов.
— Вашим волосам плохое питание, — объяснил парикмахер.
— Что же, мне их пивом поливать, что ли? — проворчал Передонов.
— Помилуйте, зачем же пивом! — любезно улыбаясь, отвечал парикмахер, — а только возьмите то, что если постричь сколько-нибудь и притом же так как у вас на голове уже солидность обозначается, то никак не хватает на испанскую прическу.
Передонов чувствовал себя сраженным невозможностью остричься по-испански. Он уныло сказал:
—
«Уж не подговорили ли этого парикмахера, — думал он, — чтобы не стричь на отличку. Не надо было говорить дома». Очевидно, что пока Передонов шел чинно и степенно по улицам, Володин барашком побежал задворками и снюхался с парикмахером.
— Прикажете спрыснуть? — спросил парикмахер, окончив свое дело.
— Спрысни меня резедой, да побольше, — потребовал Передонов, — а то обчекрыжил кое-как, хоть резедой сдобри.
— Резеды, извините, не держим, — смущенно сказал парикмахер, — не угодно ли оппопонаксом?
— Ничего-то ты не можешь, как следует, — горестно сказал Передонов, — уж прыскай что есть.
Он в досаде возвращался домой. День стоял ветреный. Ворота от ветра хлопали, зевали и смеялись. Передонов смотрел на них тоскливо. Как тут ехать? Но уже все делалось само собой.
Поданы были три тарантаса, — надо было садиться и ехать, а то повозки привлекут внимание, соберутся любопытные, приедут и прибегут смотреть на свадьбу. Разместились и поехали: Передонов с Варварою, Преполовенские с Рутиловым, Грушина с остальными шаферами.
На площади поднялась пыль. Стучали, слышалось Передонову, топоры. Еле видная сквозь пыль, подымалась, росла деревянная стена. Рубили крепость. Мелькали мужики в красных рубахах, свирепые и молчаливые.
Тарантасы пронеслись мимо, — страшное видение мелькнуло и скрылось. Передонов оглядывался в ужасе, но уже ничего не было видно, — и никому не решился он сказать о своем видении.
Всю дорогу грусть томила Передонова. Враждебно все смотрело на него, все веяло угрожающими приметами. Небо хмурилось. Ветер дул навстречу и вздыхал о чем-то. Деревья не хотели давать тени, — всю себе забрали. Зато поднималась пыль длинною полупрозрачно-серою змеею. Солнце с чего-то пряталось за тучи, — подсматривало, что ли?
Дорога шла мажарами, — неожиданные из-за невысоких холмов вставали кусты, рощи, поляны, ручьи под гулкими деревянными мостами-трубами.
— Глаз-птица пролетела, — угрюмо сказал Передонов, всматриваясь в белесовато-туманную даль небес. — Один глаз и два крыла, а больше ничего нету.
Варвара усмехнулась. Она думала, что Передонов пьян с утра. Но она не спорила с ним: а то еще, — думала она, — рассердится и не пойдет под венец.
В церкви уже стояли в уголке, прячась за колонною, все четыре сестры Рутиловы. Передонов их не видел сначала, но потом, уже во время самого венчания, когда они вышли из своей засады и подвинулись вперед, он увидел их и испугался. Впрочем, они ничего худого не сделали, не потребовали, — чего он боялся сперва, — чтобы он Варвару прогнал, а взял одну из них, а только все время смеялись. И смех их, сначала тихий, все громче
Посторонних в церкви почти не было, только две-три старушки пришли откуда-то. И хорошо: Передонов вел себя глупо и странно. Он зевал, бормотал, толкал Варвару, жаловался, что воняет ладаном, воском, мужичьем.
— Твои сестры все смеются, — бормотал он, обернувшись к Рутилову, — печенку смехом просверлят.
Кроме того, тревожила его недотыкомка. Она была грязная и пыльная и все пряталась под ризу к священнику.
И Варваре, и Грушиной церковные обряды казались смешными. Они беспрестанно хихикали. Слова о том, что жена должна прилепиться к своему мужу, вызвали у них особенную веселость. Рутилов тоже хихикал, — он считал своею обязанностью всегда и везде смешить дам.
Володин же вел себя степенно и крестился, сохраняя на лице глубокомысленное выражение. Он не связывал с церковными обрядами никакого иного представления, кроме того, что все это установлено, подлежит исполнению и что исполнение всех обрядов ведет к некоторому внутренному удобству: сходил в праздник в церковь, помолился — и прав, нагрешил, покаялся — и опять прав. Хорошо и удобно, тем удобнее, что вне церкви обо всем церковном не надо было и думать, а руководиться следовало совсем иными житейскими правилами.
Только что кончилось венчанье, не успели еще выйти из церкви, вдруг — неожиданность. В церковь шумно ввалилась пьяная компания — Мурин со своими приятелями.
Мурин, растрепанный и серый, как всегда, облапил Передонова и закричал:
— От нас, брат, не скроешь! Такие приятели, водой не разольешь, а он, штукарь, скрыл.
Слышались восклицания:
— Злодей, не позвал!
— А мы тут как тут!
— Да, мы-таки зазнали!
Вновь прибывшие обнимали и поздравляли Передонова. Мурин говорил:
— По пьяному делу заблудились немножко, а то бы мы к началу потрафили.
Передонов хмуро смотрел и не отвечал на поздравления. Злоба и страх томили его.
«Везде выследят», — тоскливо думал он.
— Вы бы лбы перекрестили, — сказал он злобно, — а то, может быть, вы злоумышляете.
Гости крестились, хохотали, кощунствовали. Особенно отличались молоденькие чиновники. Дьякон укоризненно унимал их.
Среди гостей был один, с рыжими усами, молодой человек, которого даже и не знал Передонов. Необычайно похож на кота. Не их ли это кот обернулся человеком? Недаром этот молодой человек все фыркает, — не забыл кошачьих ухваток.
— Кто вам сказал? — злобно спрашивала новых гостей Варвара.
— Добрые люди, молодайка, — отвечал Мурин, — а кто, уж мы и позабыли.
Грушина вертелась и подмигивала. Новые гости посмеивались, но ее не выдали. Мурин говорил:
— Уж как хошь, Ардальон Борисыч, а мы к тебе, а ты нам шампанею ставь, не будь жомой. Как же можно, такие приятели, водой не разольешь, а ты тишком удумал.
Когда Передоновы возвращались из-под венца, солнце заходило, а небо все было в огне и в золоте. Но не нравилось это Передонову. Он бормотал: