Том 2. Месть каторжника. Затерянные в океане (с илл.)
Шрифт:
— И это все, чего вы требуете? — спросил старый служака Голдсмитов, предвкушая наслаждение от будущего «собственного дела».
— Все. Готовьте акт для подписи!
И акт нового банкирского дома был утвержден на этих основаниях, причем испанец из Гаваны получил также право на пятую долю из чистых прибылей от операций нового финансового учреждения.
Через десять лет после этого вкладчик основного фонда получил, кроме своего взноса, еще двенадцать миллионов, и Жюль Прево-Лемер продолжал дело уже один, с капиталом в шестьдесят миллионов, увеличенным им впоследствии в пять раз.
В год основания своего дома он женился на дочери агента одной разменной кассы («деньги к деньгам», говорили по этому случаю) и взял за ней полмиллиона. Жена его обладала редкой красотой и всеми достоинствами, которые составляют счастье семейного очага.
Холодная, расчетливая и эгоистичная натура, которой обладал Жюль Прево-Лемер, не мешала ему, однако, искренне любить и даже обожать свою жену. Платила ли она ему тем же, — трудно было решить; известно было только, что Жюль Прево-Лемер необыкновенно счастлив и в финансовых делах, и в своей семейной жизни.
У него было три сына. Старший, Поль, двадцати восьми лет, в начале нашего рассказа был капитаном в 4-м гусарском полку; благородный, рыцарский нрав отличал его от многих подобных ему, и в общем он являлся типом французского офицера, который увековечили в своих рассказах Дэталь и Невиль.
Не таков зато был второй сын банкира, Альбер, бывший моложе брата на два года. Красивый и статный, подобно Полю (оба они унаследовали красоту от матери), он отличался эгоизмом и сердечной сухостью отца, не заимствовав, однако, от него ни любви к труду, ни честности в деле, каково бы оно ни было. Воспитанный в роскоши, приученный к немедленному удовлетворению всех своих желаний и даже капризов, он уважал только богатых людей, а к бедным питал одно презрение, видя в них стадо, обязанное безропотно повиноваться тем, у кого в руках власть и деньги. «Негодная сволочь», «подлая толпа», «пушечное мясо» — таковы были обычные эпитеты, которыми он награждал те слои общества, где когда-то влачили свое существование его отец и все его предки. Он так усердно при всяком удобном случае сыпал этими выражениями направо и налево, что однажды вызвал даже строгое замечание того самого маркиза, который тридцать лет тому назад положил начало благосостоянию его отца, вверив ему свои шесть миллионов.
— Вы забываете, милый мой, — сказал он молодому негодяю, — что без содействия некоторых людей, расположенных к вашему отцу, вы в настоящее время были бы не более как экспедитором в каком-нибудь министерстве или продавцом в Лувре, и то при условии добропорядочного поведения с вашей стороны.
VIII
УРОК, ДАННЫЙ СТАРЫМ МАРКИЗОМ де Лара-Коэлло молодому Прево-Лемеру, был жесток, но вполне заслужен. Слушая его, Альбер кусал губы от бешенства, так как вокруг них — дело происходило у маркиза — была целая компания. Впрочем, он не возразил ничего и безмолвно проглотил обиду; но зато с тех пор он ни ногой к старому другу своего отца. Вместо того сын банкира стал усердно искать знакомства с титулованными щеголями, что обходилось ему очень дорого.
Выудить деньги у Альбера было очень просто. Когда кому-нибудь из аристократиков, ведшему свой род чуть не от крестоносцев, хотя на самом деле и герб, и титул были просто куплены его дедом, приходила нужда, он лаконично писал молодому Прево-Лемеру:
Добрейший!
Вчера жестоко продулся. Нужно десять билетов по тысяче. Заранее благодарю за одолжение. Всегда твой
Как отказать барону, который зовет вас «добрейшим» и позволяет быть с собой на «ты»? Альбер немедленно писал:
Эта пустяковая сумма в твоем распоряжении.
Чтобы закончить очерченный нами портрет молодого Прево-Лемера, добавим, что при всей своей лени он обладал достаточным запасом знаний, чтобы не быть безграмотным, и достаточным количеством ума, чтобы не слыть за идиота. Таков был человек, которому, как мы увидим сейчас, пришлось играть видную роль в деле Бартеса.
Когда Альбер и его брат были еще детьми, отец лелеял надежду, что они сделаются со временем его компаньонами и преемниками по банку. Но — увы! — чем более молодые Прево-Лемеры входили в сознательный возраст, тем более разочаровывался в своих надеждах банкир. Поль обнаружил решительную наклонность к военной службе, и отец вынужден был позволить ему поступить в Сен-Сирское военное училище; что касается Альбера, то чем дальше, тем яснее становилось отцу, что он способен лишь тратить, но не приобретать.
Оставив надежду в отношении сыновей, старый банкир вынужден был перенести ее на будущего зятя: дело в том, что у него было еще третье дитя, дочь в возрасте восемнадцати лет.
Стефания — таково было ее имя — представляла собой прелестную девушку, соединявшую в себе красоту матери с прекрасным характером. Доброта и невинность так и светились в ее девственном личике, обрамленном кудрями шелковистых волос. Образованная, умная, милая в обращении, сердечная, — она могла доставить счастье всякому, кто сумел бы добиться ее руки.
Банкир принялся усердно подбирать ей жениха, но дело оказалось труднее, чем он предполагал сначала. Как мы уже видели, Прево-Лемеру необходим был такой зять, который был бы в состоянии продолжать его громадное предприятие; но, кроме того, нужно было, чтобы он мог понравиться Стефании: отец никогда не решился бы отдать дочь за нелюбимого человека.
Проискав напрасно во всех знакомых семьях молодого человека, который бы вполне отвечал этим условиям, банкир возымел наконец блестящую мысль, которую, как мы увидим сейчас, и открыл своей жене во время семейного торжества по случаю тридцатилетия их брака.
Праздник был в полном разгаре, когда банкир отозвал жену в маленький салон, находившийся вдали от танцевального зала, и, обняв ее, взволнованным голосом проговорил:
— Сегодня ровно тридцать лет, моя дорогая, как мы рука об руку идем по жизненному пути. Позволь же мне сердечно поблагодарить тебя за все то счастье, которое ты дала мне.
— Но и ты, в свою очередь, — отвечала глубоко тронутая мадам Прево-Лемер, — всегда был образцом нежного супруга и отца!
— Одна только мысль беспокоит меня, одного недостает для полноты моего счастья, — это видеть Стефанию устроенной. Ты знаешь, что я давно уже лелею мысль выдать ее за человека, который сумел бы сделать ее счастливой и в то же время смог бы вести начатое мною дело. Но до сих пор план этот оставался неосуществленным: ни в одном из семейств, подходящих к нам по богатству и положению, я не мог найти для Стефании подходящего жениха. Наконец меня озарила счастливая идея…