Том 2. Пионеры, или У истоков Саскуиханны
Шрифт:
— А это еще что? Кулачный бой? В поселке произошла драка? Стоит мне уехать, и...
— Это судья и молодой мистер Эдвардс,— весьма бесцеремонно перебил его Бенджамен.
— Дьюк дрался с Оливером? Дьявол, что ли, во всех вас вселился? За те тридцать шесть часов, что меня здесь не было, событий произошло больше, чем за последние полгода.
— Верно, сквайр. Я помню, однажды была погоня и потом большое сражение, так и то в корабельном журнале не столько было записано, сколько у меня здесь на доске. Впрочем, до настоящей потасовки у них дело не дошло, только обменялись крепкими словечками.
— Ну говори, говори же! — воскликнул Ричард.— Они, конечно, ссорились из-за тех копей... Вот это фигура человека с киркой на плече. Значит, ты слышал весь их разговор?
— Да, кое-что слышал, окно-то в гостиной было открыто, и, верно, копий они наломали немало. Но только это не кирка на плече человека,
— Эдвардс покинул дом?
— Ну да!
После длительных и подробных расспросов Ричарду удалось вытянуть у Бенджамена все, что тему было известно, включая историю с обыском у Кожаного Чулка, на стороне которого были нежнейшие симпатии Бенджамена, и последовавшие затем события. Выслушав до конца, шериф схватил шляпу и вышел из дому, велев опешившему дворецкому запереть за ним дверь и ложиться спать.
Еще минут пять после того, как шериф ушел, Бенджамен стоял, уперши руки в бока и уставясь на дверь. Наконец, опомнившись, он отправился выполнять распоряжение шерифа.
Выше было сказано, что окружной суд, возглавляемый судьей Темплом, должен был заседать на следующее утро. Констебли, сопровождавшие арестованных фальшивомонетчиков, прибыли в поселок не только по этой причине, но также и затем, чтобы выполнить обычные свои обязанности во время судебной сессии. Шериф, хорошо знавший своих подчиненных, был уверен, что большинство из них, если не все, находятся сейчас у тюремного смотрителя и обсуждают качества его вин. Поэтому он сразу направился по тихим в этот час улицам поселка к небольшому и непрочному на вид строению, в котором сидели горемыки — несостоятельные должники и все те, кто так или иначе провинился перед законом; в этом же здании правосудие разбирало жалобы тех неразумных, которые готовы были выбросить на судебную тяжбу два доллара, лишь бы оттягать один доллар у соседа. Прибытие четверых преступников под охраной десятка стражников являлось в те времена настоящим событием в Темплтоне, и еще издали, только подходя к тюрьме, шериф убедился, что его подручные задумали отметить это событие достойным образом.
В ответ на знак шерифа к двери подошли двое констеблей, вызвавшие затем, в свою очередь, еще шестерых или семерых. С этим отрядом Ричард прошествовал через весь поселок до берега озера в полной тишине, нарушаемой лишь лаем двух-трех дворняжек, встревоженных мерным топотом отряда да тихими голосами переговаривавшихся между собой и с шерифом констеблей, желавших выяснить цель похода. Пройдя по сложенному из нетесаных бревен мосту через Саскуиханну, они свернули с проезжей дороги и двинулись дальше по долине, где еще недавно была одержана победа над голубями. Затем предводительствуемый шерифом отряд вошел в чащу молодых елей и орешника, разросшихся по берегу озера там, где старые деревья были срублены, но плуг так и не прошелся по земле. Вскоре отряд углубился в чащу; здесь Ричард остановился и собрал всех вокруг себя.
— Мне потребовалась ваша помощь, друзья мои,— начал он вполголоса,— чтобы арестовать Натаниэля Бампо, известного здесь под именем Кожаного Чулка. Он оскорбил магистрата и оказал вооруженное сопротивление констеблю, пытавшемуся произвести у него обыск. Короче говоря, Бампо восстал против властей, и теперь он как бы вне закона. Его подозревают и в других проступках — в нарушениях закона о неприкосновенности частной собственности. Сегодня ночью, во исполнение своего служебного долга, я намерен произвести арест вышеупомянутого Бампо и отправить его в тюрьму, а завтра утром он предстанет перед судом и ответит на все предъявленные ему тяжкие обвинения. Исполняйте ваш долг смело, друзья мои и сограждане, но соблюдайте осторожность: будьте смелы и не дайте запугать себя какими-либо беззаконными попытками преступника воспротивиться вам — он, возможно, станет угрожать огнестрельным оружием или натравит на вас собак,— но смотрите также, чтобы он не ускользнул от вас, и следите за тем, как бы не случилось чего-нибудь такого, о чем, я думаю, мне вам и говорить не надо. Окружите хижину и по моему приказу «вперед», не дав Натти времени опомниться, врывайтесь в дом и хватайте преступника. Для этого рассыпьтесь по одному, а я с кем-нибудь из вас спущусь с пригорка к берегу и займу там позицию. Все сообщения докладывайте непосредственно мне туда, где я буду стоять,— под обрывом перед хижиной.
Эта речь, которую шериф готовил про себя всю дорогу, произвела соответствующее впечатление, то есть заставила констеблей очень ясно представить себе всю опасность операции. Отряд разделился — одни углубились дальше в лес, чтобы первыми неслышно занять позиции, остальные продолжали идти вперед, соразмеряя шаг
Когда, по расчетам шерифа, обе части отряда уже добрались до хижины, он громко выкрикнул пароль, нарушив тем безмолвие леса: раскаты зычного голоса шерифа глухо прокатились под сводами деревьев и замерли. Однако вместо ожидаемого ответного шума, крика и воя собак не послышалось ничего, кроме треска веток и сучьев,— это все еще пробирались сквозь чащу констебли. Но вскоре затихли и эти звуки — все разом, как по команде. Нетерпение и любопытство шерифа взяли верх над его осторожностью, и он бросился вверх по пригорку. В следующее мгновение он уже стоял на широкой вырубке перед тем местом, где так долго жил Натти. К несказанному своему изумлению, на месте хижины шериф увидел лишь дымящиеся развалины.
Постепенно весь отряд собрался возле кучи золы и тлеющих бревен. Небольшое пламя в середине пожарища все еще находило себе пищу и бросало вокруг бледный, колеблющийся в порывах слабого ветра свет: он вдруг освещал то одно застывшее в изумлении лицо, то другое, в то время как первое снова погружалось во мрак. Никто не проронил ни звука, ни у кого не вырвалось ни единого возгласа удивления. Резкий переход от напряженного ожидания опасности к разочарованию лишил всех дара речи, и даже шериф на мгновение утратил редко изменявшее ему красноречие.
Они все еще стояли так, не шелохнувшись, когда внезапно из темноты в круг света выступила высокая фигура человека, который шел, ступая прямо по горячей золе и тлеющим углям. Когда он снял шапку, все увидели седую голову и обветренное лицо Кожаного Чулка. Несколько мгновений он смотрел на смутно видневшиеся фигуры стражников, стоявших вокруг пепелища; взгляд старика выражал скорее горесть, чем гнев.
— Что надо вам от старого, беззащитного человека? — заговорил Натти.— Вы изгнали божьих тварей из их лесных убежищ, где им было предназначено жить на радость их творцу. Вы принесли с собой зло и беды и проклятые ваши законы туда, где человек никогда не обижал человека. Вы изгнали меня, прожившего здесь долгих сорок лет, из моего дома и лишили меня крыши над головой — мне пришлось сжечь свой дом, чтобы только не дать вам войти в него, дом, где я полвека принимал в пищу и в питье лучшие дары лесов и прозрачных лесных ручьев. И теперь я оплакиваю пепел под моими ногами, как человек оплакивает свою плоть и кровь. Вы истерзали сердце старика, который никогда никому не причинил вреда, ни на кого не злобствовал и который в его возрасте должен был бы уже думать о спасении своей души. Вы заставили его пожалеть, что его родней были люди, а не звери, которые никогда не обижают своих сородичей. И теперь, когда старый Натти пришел в последний раз взглянуть на свою хижину, пока она еще не вся обратилась в золу, вы преследуете его глухой ночью, идете, как псы по следу истекающего кровью, умирающего оленя. Что вам еще надо? Я один, а вас много. Я пришел проститься со своим домом, а не бороться с вами. Делайте со мной что хотите, если такова воля божия.
Старик умолк. На его поредевших сединах дрожали отблески огня. Он все стоял и смотрел прямым и честным взглядом на стражников, а те невольно отступили в темноту от груды догорающих бревен и мерцающих лучей, тем самым освободив старику проход в чащу, где погоня за ним в кромешной тьме была бы невозможна. Натти как будто не замечал этого и не уходил, он только поочередно заглядывал в лицо то одному, то другому, как будто стараясь угадать, кто первым бросится схватить его. Но тут к Ричарду вернулось его самообладание, он подошел к охотнику и, объяснив свои действия велением долга, объявил Натти, что тот арестован. Отряд с шерифом во главе выстроился и окружил старика, и все двинулись обратно в поселок.
По дороге констебли пытались выспросить у охотника, почему он сжег хижину и где могиканин, но старик на все отвечал глубоким молчанием. Наконец шериф и его подчиненные, уставшие от дел предыдущего дня и событий этой ночи, прибыли в поселок и отправились на покой, каждый, куда ему было положено, предварительно закрыв двери тюрьмы за старым и, по-видимому, одиноким Натти Бампо.
ГЛАВА XXXIII
Подать сюда колодки!
Ты посидишь в них, неуч и хвастун!
Я проучу тебя!
67
Перевод Б. Пастернака.