Том 2. Пионеры, или У истоков Саскуиханны
Шрифт:
— Скажешь тоже! За Бена не тревожьтесь. Когда придет время вахты, поставьте меня на ноги, укажите курс и дистанцию, и я помчусь на всех парусах не хуже любого из вас.
— Время пришло,— сказал охотник, прислушавшись.— Я слышу, как трутся о стену рога быков.
— Ну что ж, слово за тобой, давай сниматься с якоря.
— Ты нас не выдашь? — спросил Натти, доверчиво глядя в лицо Элизабет.— Ты не выдашь старика, который ждет не дождется, как бы поскорее вдохнуть в себя чистый, свободный воздух? Я не делаю ничего дурного. Раз закон говорит, что я должен уплатить сто долларов,— что
— Ты только знай лови своих бобров,— проговорил Бенджамен, широко разводя руками,— и, если им удастся удрать от нас, можешь тогда бранить меня последними словами.
— Что все это значит? — воскликнула мисс Темпл в изумлении.— Ведь вы должны пробыть здесь тридцать дней. А деньги в уплату штрафа у меня вот в этом бумажнике. Возьмите деньги, внесите их завтра же утром и запаситесь терпением на месяц. Мы с моей подругой Луизой будем часто навещать вас, мы сами, своими руками, сошьем вам новую одежду. Ну право же, вам будет совсем не так уж плохо!
— Неужто это правда, детки? — сказал Натти, пройдя через всю камеру и ласково взяв Элизабет за руку.— Неужто вы и впрямь собираетесь так заботиться о старике, и только за то, что он без всякого труда убил дикую кошку? Я вижу, ты не забываешь про оказанные тебе услуги, а я не думаю, чтоб это было у вас в крови. Твои нежные пальчики не справятся с оленьей кожей, и вряд ли тебе приходилось шить сухожилиями вместо ниток. Но, если кое-кто другой не будет глух, он услышит и узнает обо всем и пусть, как и я, увидит, что есть люди, которые умеют помнить добро.
— Не рассказывайте ему ничего,— с жаром проговорила Элизабет.— Если вы любите меня, если вы с уважением относитесь к моим чувствам, не рассказывайте ему ничего. Я хочу говорить только о вас, и все, что я делаю,— это тоже только для вас. Поверьте, я очень скорблю, оттого что закон требует, чтобы вас держали здесь так долго. Но ведь, в конце концов, это всего один короткий месяц, а потом...
— Месяц? — воскликнул Натти, смеясь своим беззвучным смехом.— Ни одного дня, ни одной ночи, ни одного часа не останусь я здесь! Судья Темпл может выносить свои приговоры, но, для того чтобы задержать меня, ему понадобится тюрьма покрепче. Я однажды попал в плен к французам. Посадили нас шестьдесят два человека в один блокгауз, поблизости от Фронтинака; но для тех, кто привык иметь дело с деревом, ничего не стоило проделать дыру в сосновых бревнах.— Охотник замолчал, осторожно оглядел камеру, потом, засмеявшись, слегка сдвинул стюарда в сторону и, убрав постель, показал в стене дыру, проделанную, как видно, недавно с помощью деревянного молотка и стамески.— Тут надо только чуть ударить, все вылетит наружу, и тогда...
— Вперед! Вперед!—закричал Бенджамен, вдруг очнувшись.— Вперед, в открытое море! Ты их только лови получше, своих бобров, а уж я буду крепко держаться за эти бобровые шапки.
— Боюсь, с этим парнем не оберешься хлопот,— сказал Натти.— Коли на наш след нападут скоро, мешкать нам будет нельзя, а этот вряд ли сможет быстро бежать.
— Бежать?— откликнулся стюард.— Не бежать, а отступать от курса, и давайте-ка откроем бой.
— Замолчите! — приказала
— Есть, мэм!
— Не может быть, чтобы вы покинули нас, Кожаный Чулок,— проговорила мисс Темпл.— Умоляю вас, подумайте о том, что вас ждет: вы будете вынуждены жить только в лесу, а ведь вы стареете. Потерпите немного, и вы сможете выйти отсюда открыто, с честью.
— Разве можно здесь охотиться на бобров?
— Нет. Но я же принесла вам деньги на уплату штрафа, а через месяц вы будете свободны. Смотрите, вот они, золотые монеты...
— Золотые? Давненько не доводилось мне видеть золотую монету,— произнес Натти с каким-то детским любопытством.— В войну у нас их было сколько угодно, как сейчас медведей в лесах. Помню, убили одного солдата из армии Дискау и нашли у него дюжину золотых — в рубашке были зашиты. Я их своими глазами видел, хотя не я их вырезал. Только те монеты были побольше и блестели ярче, чем эти.
— Это английские гинеи, и принадлежат они вам.— сказала Элизабет.— И это лишь задаток в счет того, что будет сделано для вас в будущем.
— Мне? Почему ты отдаешь мне такую уйму денег? — проговорил Натти, серьезно посмотрев на девушку.
— Как! Разве не вы спасли мне жизнь? Разве не вы избавили меня от когтей и клыков страшного зверя? — воскликнула Элизабет и прикрыла рукой глаза, словно желая отогнать от себя ту страшную картину в лесу.
Охотник взял деньги и стал перебирать их по одной монете, продолжая говорить:
— Я слышал, в Вишневой долине продается ружье, которое попадает в цель и убивает за тысячу шагов. Я за свою жизнь много хорошего оружия повидал, но такого мне видеть еще не приходилось. И не в прицеле дело — главное, что оно бьет на тысячу шагов, вот что здорово! Да ничего, я уже стар, мне на мой век и моего ружья хватит. Вот, дочка, бери назад свое золото. Ну, время наступило. Я слышу, как он разговаривает с быками. Пора идти. Ты ведь не донесешь на нас, правда?
— Донести на вас? — воскликнула Элизабет.— Но возьмите же деньги! Даже если вы уходите в горы!
— Нет, не надо,— сказал Натти ласково и покачал головой.— Я не стану грабить тебя и ради двадцати новых ружей. Но одну услугу ты можешь мне оказать, если захочешь. Кроме тебя, сделать это сейчас некому.
— Говорите же, говорите — что именно?
— Купи банку пороха, это будет стоить два серебряных доллара. У Бенни Помпы деньги есть, но нам нельзя показываться в поселке. Хороший порох можно достать только у француза. Ну как, сделаешь ты это для меня?
— Я не только куплю — я принесу его вам, даже если мне целый день придется разыскивать вас по всему лесу. Скажите, где и как мне найти вас?
— Где? — проговорил Натти и на мгновение задумался.— Я встречу тебя завтра, на Горе Видения, на самой вершине, когда солнце будет прямо над головой. Только смотри, чтобы порох был размельчен как следует. Ты определишь это по блеску и по цене.
— Я выполню все, что надо,— твердо произнесла Элизабет.
Тут Натти присел, уперся ногами в проломанное отверстие и с небольшим усилием выломал проход наружу. Девушки услыхали шуршание сена и теперь прекрасно поняли, почему Эдвардс вдруг оказался в роли погонщика.