Том 2. Повести и рассказы
Шрифт:
— Какая тут ровня! Вам теперь только и жениться, что на богача Макогона дочке, на Мотре.
— Вот! Я и сам вижу, и люди говорят все одним голосом, что по моим деньгам Макогоновы как раз придутся… Так опять… не по вкусу мне она! Сидит целый день, как копна сена, да семечки лущит. Как взгляну на нее, так будто кто меня за нос возьмет да и отворотит в сторону… То ли дело Галя!.. Вот и говорю: не так как-то на свете устроено. Одну полюбил бы, — хвать, а деньги-то у другой… Вот иссохну когда-нибудь, как былинка… Светом
Солдат вынул изо рта свою носогрейку, сплюнул в сторону и говорит:
— Плохо! Другой человек ни за что и не придумал бы, как этому делу помочь, а я присоветую, так не пожалеете, что послушались. А пожалуй, еще и отдадите новые сапоги, что остались от Опанаса в залоге, а?
— Ну, за такое дело и сапогов не жаль, только верно ли ты придумал?..
И действительно, придумал подлый солдат, — бес его не взял! — такое придумал, что если б все вышло по его слову, то теперь уж на мельнике черти на том свете воду давно возили бы…
— Вот, — говорит, — слушайте хорошенько. Стало быть, есть вас трое людей — один мужик да две девки. И, стало быть, нельзя никак одному на двух жениться, потому что вы не турецкой веры.
«Вот, подлый, как все верно сказал! — подумал мельник. — Что-то скажет дальше?»
— Хорошо! Как вы богатый человек и Мотря богатая невеста, так тут уж и малому ребенку ясно: посылайте сватов к старому Макогону.
— Правда! Да только я это знал и без тебя… А как же с Галей?
— А вы дослушали до конца? Или, может, сами знаете, что я хотел сказать?..
— Ну-ну, уж и осердился!
— Вы всякого человека рассердите. Не такой я человек, чтобы начать речь да и не кончить. Будет и о Гале речь. Она вас любила?
— А таки так!
— А вы тогда кто были, как она вас любила?
— Подсыпка.
— Так это опять малый ребенок поймет: когда девка любила подсыпку, то и быть ей замужем за подсыпкой.
Мельник вылупил глаза и в голове у него, точно на мельнице в помол, все пошло кругом.
— Да я же теперь не подсыпка!
— Вот беда какая. А разве у вас на мельнице нет подсыпки?..
— Это Гаврило?.. Э-э, вот ты что придумал. Пускай же, когда так, он тебе и сапоги дарит за такую придумку. А я скажу на это, что не дождет ни он, ни его дядья с тетками, чтоб я такое дело потерпел. Вот лучше пойду да ноги ему переломаю.
— А! Какой горячий человек, хоть яйца в нем пеки!.. Да я ж совсем другое хотел вам сказать…
— А что ж ты еще после такой шутки можешь сказать, когда мне это не нравится?
— А вы послушайте.
Харько вынул люльку изо рта, посмотрел на мельника, прищуривши один глаз, и так прищелкнул языком, что у того сразу стало веселее на сердце…
— А вы, говорю, ее любили и бедную?..
— То-то что любил!..
— Ну, так и любите себе на здоровье, когда она будет за подсыпкой. Вот теперь и моей речи конец: вот вы
— А может, еще и не выйдет дело?
— Почему ж ему и не выйти?
— Мало ли почему. Вот старый Макогон не согласится.
— Вот! Когда б я с ним не говорил!..
— Ну?
— То-то. Ехал из городу с водкой, а он-навстречу. То да сё, и говорю: «Вот вашей дочери жених — наш мельник».
— А он что?
— «Не дождет, говорит, ваша бабушка! Что, говорит, он стоит?»
— А ты что?
— А я говорю: «Вы, видно, не знаете, что нашего жида Хапун унес?»
— «А когда так, говорит, — то дело другое: как жида на селе не стало, то и мельник — стоющий человек…»
— Ну, хорошо, Макогон согласится. Так еще Галя пойдет ли за подсыпку?..
— Э, как девку с матерью погонят из хаты, то рада будет жить и на мельнице.
— Так-то оно так…
Мельник почесался… А делу этому, вот, что я вам рассказываю, идет уж не день, а без малого целый год. Не успел как-то мельник и оглянуться, — куда девались и филипповки, и великий пост, и весна, и лето. И стоит мельник опять у порога шинка, а подле, опершись спиной о косяк, Харько. Глядь, а на небе такой самый месяц, как год назад был, и так же речка искрится, и улица такая же белая, и такая же черная тень лежит с мельником рядом на серебряной земле. И что-то такое мельнику вспомнилось.
— Э, послушай, Харько!
— А что?
— Какой сегодня день?
— Понедельник.
— А тогда, помнишь, как раз суббота была.
— Мало ли их было суббот…
— Тогда, год назад, в судный день.
— А, вот вы что вспомнили! Да, тогда была суббота.
— А теперь, когда у них судный день придется?
— Вот я и сам не скажу, когда он придется. Жида поблизости нет, так и не знаю.
— А небо, гляди, какое чистое, как раз такое, как и в тот день..
И мельник со страхом посмотрел на окно жидовской хаты, не увидит ли опять, как жиденята мотают головами и жужжат, и молятся о своем батьке.
Э, нет! То все уже прошло. От Янкеля не осталось, должно быть, и косточек, сироты пошли по дальнему свету, а в хате темно, как в могиле… И на душе у мельника так же темно, как в этой пустой жидовской хате. «Вот, не выручил я жида, осирочил жиденят, — подумал он про себя. — А теперь что-то такое затеваю со вдовиной дочкой…»
— Эй, хорошо ли оно у нас будет? — спросил он Харька.
— Чем плохо? Оно, правда, есть и такие люди, что меду не едят. Может, вы из таких…
— Не из таких я, а все-таки… Ну, прощай!