Том 2. Стихотворения 1921-1941. Переводы

Цветаева Марина Ивановна

Над вороным утесом — Белой зари рукав. Ногу — уже с заносом Бега — с трудом вкопав В землю, смеясь, что первой Встала, в зари венце — Макс! мне было — так верно Ждать на твоем крыльце! Позже, отвесным полднем, Под колокольцы коз, С всхолмья да на восхолмье, С глыбы да на утес — По трехсаженным креслам: — Тронам иных эпох! — Макс! мне было — так лестно Лезть за тобою — Бог Знает куда! Да, виды Видящим — путь скалист. С глыбы на пирамиду, С рыбы — на обелиск… Ну, а потом, на плоской Вышке — орлы вокруг — Макс! мне было — так просто Есть у тебя из рук, Божьих или медвежьих, Опережавших «дай», Рук неизменно-брежных, За воспаленный край Раны умевших браться В

веры сплошном луче. Макс, мне было так братски Спать на твоем плече! (Горы… Себе на горе Видится мне одно Место: с него два моря Были видны по дно Бездны… два моря сразу! Дщери иной поры, Кто вам свои два глаза Преподнесет с горы?) …Только теперь, в подполье, Вижу, когда потух Свет — до чего мне вольно Было в охвате двух Рук твоих… В первых встречных Царстве — о сам суди, Макс, до чего мне вечно Было в твоей груди!

* * *

Пусть ни единой травки, Площе, чем на столе — Макс! мне будет — так мягко Спать на твоей скале!

28 октября 1932

«Темная сила…»

Темная сила! Мра-ремесло! Скольких сгубило, Как малых — спасло.

<1932>

«Никуда не уехали — ты да я…»

Никуда не уехали — ты да я — Обернулись прорехами — все моря! Совладельцам пятерки рваной — Океаны не по карману! Нищеты вековечная сухомять! Снова лето, как корку, всухую мять! Обернулось нам море — мелью: Наше лето — другие съели! С жиру лопающиеся: жир — их «лоск», Что не только что масло едят, а мозг Наш — в поэмах, в сонатах, в сводах: Людоеды в парижских модах! Нами — лакомящиеся: франк — за вход. О, урод, как водой туалетной — рот Сполоснувший — бессмертной песней! Будьте прокляты вы — за весь мой Стыд: вам руку жать, когда зуд в горсти, — Пятью пальцами — да от всех пяти Чувств — на память о чувствах добрых — Через все вам лицо — автограф!

1932–1935

Стол

«Мой письменный верный стол Спасибо за то, что шел…»

Мой письменный верный стол! Спасибо за то, что шел Со мною по всем путям. Меня охранял — как шрам. Мой письменный вьючный мул! Спасибо, что ног не гнул Под ношей, поклажу грез — Спасибо — что нес и нес. Строжайшее из зерцал! Спасибо за то, что стал — Соблазнам мирским порог — Всем радостям поперек, Всем низостям — наотрез! Дубовый противовес Льву ненависти, слону Обиды — всему, всему. Мой зáживо смертный тес! Спасибо, что рос и рос Со мною, по мере дел Настольных — большал, ширел, Так ширился, до широт — Таких, что, раскрывши рот, Схватясь за столовый кант… — Меня заливал, как штранд! К себе пригвоздив чуть свет — Спасибо за то, что — вслед Срывался! На всех путях Меня настигал, как шах — Беглянку. — Назад, на стул! Спасибо за то, что блюл И гнул. У невечных благ Меня отбивал — как маг — Сомнамбулу. Битв рубцы, Стол, выстроивший в столбцы Горящие: жил багрец! Деяний моих столбец! Столп столпника, уст затвор — Ты был мне престол, простор — Тем был мне, что морю толп Еврейских — горящий столп! Так будь же благословен — Лбом, лóктем, узлом колен Испытанный, — как пила В грудь въевшийся — край стола!

Июль 1933

«Тридцатая годовщина Союза — верней любви…»

Тридцатая годовщина Союза — верней любви. Я знаю твои морщины, Как знаешь и ты — мои, Которых — не ты ли — автор? Съедавший за дестью десть, Учивший, что нету — завтра, Что только сегодня — есть. И деньги, и письма с почты — Стол — сбрасывавший — в поток! Твердивший, что каждой строчки Сегодня — последний срок. Грозивший, что счетом ложек Создателю не воздашь, Что завтра меня положат — Дурищу — да на тебя ж!

«Тридцатая годовщина Союза — держись, злецы…»

Тридцатая годовщина Союза — держись, злецы! Я знаю твои морщины, Изъяны, рубцы, зубцы — Малейшую из зазубрин! (Зубами — коль стих не шел!) Да, был человек возлюблен! И сей человек был — стол Сосновый. Не мне на всхолмье Березу берёг карел! Порой еще с слезкой смольной, Но вдруг — через ночь — старел, Разумнел — так школьник дерзость Сдает под мужской нажим. Сажусь —

еле доску держит, Побьюсь — точно век дружим! Ты — стоя, в упор, я — спину Согнувши — пиши! пиши! — Которую десятину Вспахали, версту — прошли, Покрыли: письмом — красивей Не сыщешь в державе всей! Не меньше, чем пол-России Покрыто рукою сей! Сосновый, дубовый, в лаке Грошовом, с кольцом в ноздрях, Садовый, столовый — всякий, Лишь бы не на трех ногах! Как трех Самозванцев в браке Признавшая тёзка — тот! Бильярдный, базарный — всякий — Лишь бы не сдавал высот Заветных. Когда ж подастся Железный — под локтевым Напором, столов — богатство! Вот пень: не обнять двоим! А паперть? А край колодца? А старой могилы — пласт? Лишь только б мои два локтя Всегда утверждали: — даст Бог! Есть Бог! Поэт — устройчив: Всё — стол ему, всё — престол! Но лучше всего, всех стойче — Ты, — мой наколенный стол!

Около 15 июля 1933 — 29–30 октября 1935

«Обидел и обошел…»

Обидел и обошел? Спасибо за то, что — стол Дал, стойкий, врагам на страх Стол — на четырех ногах Упорства. Скорей — скалу Своротишь! И лоб — к столу Подстатный, и локоть под — Чтоб лоб свой держать, как свод. — А прочего дал в обрез? А прочный, во весь мой вес, Просторный, — во весь мой бег, Стол — вечный — на весь мой век! Спасибо тебе, Столяр, За доску — во весь мой дар, За ножки — прочней химер Парижских, за вещь — в размер.

«Мой письменный верный стол Спасибо за то, что ствол…»

Мой письменный верный стол! Спасибо за то, что ствол Отдав мне, чтоб стать — столом, Остался — живым стволом! С листвы молодой игрой Над бровью, с живой корой, С слезами живой смолы, С корнями до дна земли!

17 июля 1933

«Квиты: вами я объедена…»

Квиты: вами я объедена, Мною — живописаны. Вас положат — на обеденный, А меня — на письменный. Оттого что, йотой счастлива, Яств иных не ведала. Оттого что слишком часто вы, Долго вы обедали. Всяк на выбранном заранее — <Много до рождения! — > Месте своего деяния, Своего радения: Вы — с отрыжками, я — с книжками, С трюфелем, я — с грифелем, Вы — с оливками, я — с рифмами, С пикулем, я — с дактилем. В головах — свечами смертными Спаржа толстоногая. Полосатая десертная Скатерть вам — дорогою! Табачку пыхнем гаванского Слева вам — и справа вам. Полотняная голландская Скатерть вам — да саваном! А чтоб скатертью не тратиться — В яму, место низкое, Вытряхнут <вас всех со скатерти:> С крошками, с огрызками. Каплуном-то вместо голубя — Порох! душа — при вскрытии. А меня положат — голую: Два крыла прикрытием.

Конец июля 1933

«Вскрыла жилы: неостановимо…»

Вскрыла жилы: неостановимо, Невосстановимо хлещет жизнь. Подставляйте миски и тарелки! Всякая тарелка будет — мелкой, Миска — плоской, Через край — и мимо — В землю черную, питать тростник. Невозвратно, неостановимо, Невосстановимо хлещет стих.

6 января 1934

«Тоска по родине! Давно…»

Тоска по родине! Давно Разоблаченная морока! Мне совершенно все равно — Где совершенно одинокой Быть, по каким камням домой Брести с кошелкою базарной В дом, и не знающий, что — мой, Как госпиталь или казарма. Мне все равно, каких среди Лиц ощетиниваться пленным Львом, из какой людской среды Быть вытесненной — непременно — В себя, в единоличье чувств. Камчатским медведём без льдины Где не ужиться (и не тщусь!), Где унижаться — мне едино. Не обольщусь и языком Родным, его призывом млечным. Мне безразлично — на каком Непонимаемой быть встречным! (Читателем, газетных тонн Глотателем, доильцем сплетен…) Двадцатого столетья — он, А я — до всякого столетья! Остолбеневши, как бревно, Оставшееся от аллеи, Мне всé — равны, мне всё — равно, И, может быть, всего равнее — Роднее бывшее — всего. Все признаки с меня, все меты, Все даты — как рукой сняло: Душа, родившаяся — где-то. Тáк край меня не уберег Мой, что и самый зоркий сыщик Вдоль всей души, всей — поперек! Родимого пятна не сыщет! Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст, И все — равно, и все — едино. Но если по дороге — куст Встает, особенно — рябина…