Том 27. Письма 1900-1901
Шрифт:
13 сентября 1900 г. Ялта.
13 сентября 1900 г.
Я нездоров все эти дни * , дорогая Вера Федоровна, жар, голова трещит и настроение прескверное. Шестой день уже не выхожу из дома и ничего не делаю. Пьеса, давно уже начатая, лежит на столе и тщетно ждет, когда я опять сяду за стол и стану продолжать. И, по всей вероятности, скоро я опять примусь за нее, но когда кончу, как кончу — сказать теперь никак не могу. Во всяком случае пьеса будет не бенефисная * и ставить ее в бенефис едва ли Вы захотите. Впрочем, об этом после, по всей вероятности,
Когда выйду из дома, то побываю в фотографии, распоряжусь, чтобы Вам выслали по полдюжине карточек * . А Вы, пожалуйста, не медля ни единого часа, вышлите мне Ваш портрет * , только петербургской работы, не иначе. Здешней, ялтинской работы я не люблю.
Когда будете писать Марии Ильинишне * , то напишите ей, что я кланяюсь ей низко и что когда я очнусь от своего полусна, то непременно напишу ей и непременно побываю на ст. Избердее * (кажется, так называется станция?). Она мне очень и очень симпатична. Часто вспоминается теперь, как она ловила крысу.
Вы пишете, что перебирались на новую квартиру * , между тем не сообщаете Вашего нового адреса. Это нехорошо, сударыня.
1 октября — так по крайней мере думаю — уеду за границу * , хотя и не тянет туда. Так насчет пьесы не беспокойтесь, пришлю тотчас же, как кончу, не задержу у себя ни единого дня.
Будьте здоровы и счастливы, да хранит Вас бог и ангелы небесные. Не телеграфировал Вам, простите, потому что все равно пьесы нет, не готова.
Ваш А. Чехов.
В Ялте сгорел театр * . Он был здесь совершенно ненужен, кстати сказать.
Книппер О. Л., 14 сентября 1900 *
3144. О. Л. КНИППЕР
14 сентября 1900 г. Ялта.
14 сент. 1900.
Милая моя, славная моя Оля, актрисочка замечательная, твое последнее письмо, в котором ты описываешь свое путешествие на Воробьевы горы * , растрогало меня, оно очаровательно, как ты сама. А я вот уже 6 или 7-й день сижу дома безвыходно, ибо все хвораю. Жар, кашель, насморк. Сегодня, кажется, немного лучше, пошло на поправку, но все же слабость и пустота, и скверно от сознания, что целую неделю ничего не делал, не писал. Пьеса * уныло глядит на меня, лежит на столе; и я думаю о ней уныло.
Ты не советуешь мне ехать в Москву * ? В первых числах октября в Москву уезжает мать * , надо мне отправлять ее туда, так что, очевидно, ехать к тебе не придется. Значит, зимой ты забудешь, какой я человек, я же увлекусь другой, буде встречу другую, такую же, как ты, — и все пойдет по-старому, как было раньше.
Завтра я напишу тебе еще, а пока будь здорова, милая моя. Приехал Альтшуллер. Будь здорова и счастлива.
Твой Antoine.
Еду с Альтшуллером в город.
Я с Альтшуллером не поехал, так как, едва мы вышли из дому, как во двор пожаловала начальница гимназии. Пришлось остаться дома.
Прости, милая, за это скучное письмо. Завтра напишу веселее.
На конверте:
Москва. Ее Высокоблагородию Ольге Леонардовне Книппер.
У Никитских ворот, Мерзляковский пер., д. Мещериновой.
Книппер О. Л., 15 сентября 1900 *
3145. О. Л. КНИППЕР
15 сентября 1900 г. Ялта.
15 сентября 1900.
Ты знаешь, милая? Сгорел тот самый театр, в котором ты играла в Ялте * . Сгорел ночью, несколько дней назад, но пожарища я еще не видел, так как болел и не был в городе. А еще что у нас нового? А еще ничего.
Из газет узнал, что у вас начинаются спектакли 20 сентября и что будто Горький написал пьесу * . Смотри же, напиши непременно, как у вас сойдет «Снегурочка» * , напиши, какова пьеса Горького, если он в самом деле написал ее. Этот человек мне весьма и весьма симпатичен, и то, что о нем пишут в газетах, даже чепуха разная, меня радует и интересует. Что касается моей пьесы, то она будет рано или поздно, в сентябре, или октябре, или даже ноябре, но решусь ли я ставить ее в этом сезоне — сие неизвестно, моя милая бабуня. Не решусь, так как, во-первых, быть может, пьеса еще не совсем готова, — пусть на столе полежит, и, во-вторых, мне необходимо присутствовать на репетициях * , необходимо! Четыре ответственных женских роли, четыре молодых интеллигентных женщины, оставить Алексееву я не могу, при всем моем уважении к его дарованию и пониманию. Нужно, чтобы я хоть одним глазком видел репетиции.
Болезнь задержала, теперь лень приниматься за пьесу. Ну, да ничего.
Вчера после начальницы приходила M-me Бонье, ужинала.
Напиши мне еще интересное письмо. Побывай еще раз на Воробьевых горах и напиши * . Ты у меня умница. Пиши только подлиннее, чтобы на конверте было две марки. Впрочем, тебе теперь не до писанья; во-первых, дела много, и, во-вторых, уже отвыкать стала от меня. Ведь правда? Ты холодна адски, как, впрочем, и подобает быть актрисе. Не сердись, милюся, это я так, между прочим.
Нет дождей, нет воды, растения погибают. Стало опять тепло. Сегодня пойду, вероятно, в город. Ты ничего не пишешь мне о своем здоровье. Как себя чувствуешь? Хорошо? Пополнела или похудела? Пиши обо всем.
Целую тебя крепко, до обморока, до ошаления. Не забывай твоего
Antoine.
На конверте:
Москва. Ее Высокоблагородию Ольге Леонардовне Книппер.
У Никитских ворот, Мерзляковский пер., д. Мещериновой.
Миролюбову В. С., 15 сентября 1900 *
3146. В. С. МИРОЛЮБОВУ
15 сентября 1900 г. Ялта.
15 сентябрь 1900.
Спасибо, милый Виктор Сергеевич, что вспомнили. Я старею, живу где-то у чёрта на куличках — в Аутке, близ Ялты, и кажется мне, что меня уже все на свете забыли * . С удовольствием прислал бы рассказик в «Журнал для всех» * , да всё некогда или побаливаю. Нужно и в «Жизнь» и в «Русскую мысль» * , нужно и пьесу изобразить * , вот тут и вертись. Если напишу что-нибудь * , то, простите, уж не раньше ноября.