Том 3. Грабители морей. Парии человечества. Питкернское преступление (с илл.)
Шрифт:
Рассуждения этого человека мне показались верными и вполне убедительными. Я взял деньги, которые он предложил, а он поднял мою жену, посадил ее на одного из своих волов и поспешил уехать.
Я тоже пошел своим путем и добрался до дому уже поздно вечером, с обожженными ногами, так как весь день шел по раскаленному песку.
— А где же твоя жена? — спросила меня мать, с удивлением видя меня одного.
Я ей рассказал со всеми подробностями обо всем, что произошло с самого моего отправления из дома, и о том, что случилось дорогой с моей женой, и о том, как я рассудил, что лучше продать ее купцу, который со мной встретился, чем быть свидетелем ее неминуемой смерти да еще подпасть под подозрение, что я сам и был ее убийцей.
Мать моя, задыхавшаяся от негодования при этом рассказе, некоторое время и слова не могла вымолвить. Но потом ее гнев прорвался с неудержимой силой. Она не находила достаточно сильной брани и упреков, чтоб высказать мне свое ожесточенное чувство.
— Безумец, дурак, презренный! — кричала она. — Продать жену! Отдать ее чужому человеку! Жена брахмана, проданная подлому торгашу! Да что теперь о нас подумают, что скажут люди нашей касты! Что скажут родители этой несчастной, когда узнают о такой гнусности! Кто поверит такой глупости, такому неслыханному безумию!
Печальная участь, постигшая мою жену, не замедлила дойти до сведения ее родителей. Они кинулись к нам взбешенные, с дубинами в руках, решив забить меня насмерть. Да так бы и случилось и со мной, и с моей бедной, ни в чем не повинной матерью, если бы мы, заслышав о том, что они идут на нас, не поспешили спастись бегством.
Не успев расправиться с нами своим судом, родители обратились в наш кастовый суд, который единогласно постановил взыскать с меня пеню в двести пагод за бесчестье. Сверх того, было объявлено, чтобы никто не смел выдавать за меня замуж дочь под страхом исключения из касты. Таким путем я и был осужден на вечное одиночество. Хорошо еще, что меня не изгнали из касты; этим я был обязан доброму имени, заслуженному моим отцом, которого многие еще помнили.
Можете теперь сами судить, насколько эта черта глупости превышает все, что рассказывали мои спутники, и насколько основательна моя претензия на первенство.
После зрелого обсуждения всех обстоятельств дела почтенные судьи решили, что все четыре брахмана дали непреложные доказательства своей глупости и что все они имеют одинаковое право на первенство в этом отношении. Посему каждый из них смело может считать себя самым глупым из всех четырех и приписывать привет воина исключительно себе одному.
— Каждый из вас выиграл тяжбу, — сказал им председатель. — Идите с миром и продолжайте ваш путь, если можно, без ссоры и драки. Смотрите, как-нибудь не перепутайтесь между собою, не примите себя за другого, а другого за себя, да берегитесь, чтоб с вами чего не случилось дорогой, потому что страшно было бы подумать, чтоб ваша каста лишилась хоть одного из таких ценных своих представителей.
Все собрание хохотало, слушая это напутствие, а четверо брахманов, вполне довольные таким мудрым решением их распри, вышли из залы судилища, громко восклицая:
— Я выиграл тяжбу, привет воина — мой!
XI
Драматические произведения париев
СРЕДИ ПАРИЕВ ЕСТЬ ТРУППЫ СТРАНСТВУЮЩИХ комедиантов, так называемых домбару, которые чаще всего сами же и сочиняют весь свой репертуар. Но есть у них и древние драматические произведения, есть и списки этих произведений. Об их общем характере мы уже говорили: они нестерпимо неприличны. Из множества этих образчиков ярко порнографической литературы мы выбираем один, который после некоторой чистки и исключений еще может предстать перед европейской публикой. Правда, в нем волей-неволей пришлось оставить некоторую «смелость» мысли; но читатель должен стать на надлежащую точку зрения для суждения об этих столь чуждых ему произведениях Востока. Он не должен забывать, что перед ним развертывается картина совсем особенных нравов, склада жизни, и что если он хочет ближе рассмотреть эту картину, во всяком случае любопытную, то ему надо кое с чем смириться.
БРАХМА И НАУЧНИ
Фарс в двух частях
Супрайя — старый, скупой и распутный брахман.
Рангин — музыкант при погребальных шествиях, бродяга, обычно шатающийся по площадям и торжищам.
Марьяма — научни (баядерка, танцовщица).
Котуал — смотритель базарной полиции.
Маттар — деревенский староста.
Тотти — деревенский стражник, исполнитель приговоров.
Толпа купцов и торговок, нищих, факиров.
Супрайя (выбегает из своего дома). Айо, айо! Меня обокрали, унесли мои деньги!
Рангин (в отдалении поет).
Красавицы-девицы, Не закрывайте волосами ваших прелестей, Когда на вас смотрят юноши…Супрайя. Мои деньги, мои деньги, мои деньги! Мои сокровища!.. Десять коп [20] святой воды тому, кто вернет мне мои сокровища!
20
Копа — маленькая мера жидкости, около одной сотой доли ведра. — Примеч. перев.
Рангин (выходя на сцену). Что это за старый дурень кривляется и орет на улице?
Супрайя. Сто менгани [21] риса тому, кто мне укажет вора!
Рангин. Э, да это почтенный Супрайя. Как это он до сих пор не пьян!
Супрайя. Кто мой вор, кто мой вор, кто мой вор?!
Рангин. Привет тебе, честный служитель Шивы!
Супрайя. Ты не видал его?
Рангин. Кого?
Супрайя. Не знаешь ли ты, кто он?
Рангин. О ком ты говоришь?
21
Менгани — мера сыпучих тел, около четверти фунта. — Примеч. перев.
Супрайя. Да уж не ты ли помогал ему?
Рангин. Я думал, он еще трезв, а он уже насосался каллу по горло!
Супрайя (хватает его за руку). Караул, караул! Я поймал вора!
Толпа (вбегая на сцену). Кого это схватил почтенный брахман?
Торговка. А, это Рангин, беспутный малый из Пунеара, тот, что играет на трубе при похоронах.
Один из толпы. И который по вечерам водит приезжих по веселым местам.
Супрайя. Хватайте его!.. Он меня обокрал!