Том 3. Растратчики. Время, вперед!
Шрифт:
— Вы понимаете, товарищ Маргулиес, в чем тут зарыта собака?
— Как же, как же. Очень хорошо понимаю.
— Это мне стоило почти битых сорок восемь часов не ложиться спать! И смех и грех. Стой! Куда? — вдруг не своим голосом закричал Фома Егорович, бросаясь в сторону.
Он схватил маркировщика за плечо.
— Стой! Куда ложите? Ах, чтоб вам пусто было! Вот люди! Надо так… Так!. Так!.
Фома Егорович стал показывать. Когда он вернулся, Маргулиес задумчиво стоял на прежнем месте, вертя в руках газету.
—
Маргулиес протянул американцу газету и показал кончиком карандаша место:
— Харьков сделал триста шесть замесов.
Фома Егорович взял газету и приблизил ее к глазам. Он с удовольствием отчетливо вслух прочел телеграмму.
Для него было величайшим наслаждением читать вслух по-русски.
Он читал и после каждой фразы останавливался, поглядывая на Маргулиеса светлыми, твердо сияющими глазами: дескать, смотрите, как я хорошо читаю по-русски, а?
— Какое ваше мнение? — спросил Маргулиес.
— Хорошо! — воскликнул американец. — Браво, бис! Теперь надо — и так далее.
— Мы думаем тоже попробовать. А?
— Бить Харьков? Обязательно. Надо бить. Как это говорится: за битых двух побитых дают.
Маргулиес подавил улыбку.
— Вы, Фома Егорович, энтузиаст.
— Я энтузиаст? Нет, я американец. Бить!
— А технически это возможно?
— Технически все возможно. Все на свете и топор. Я вам скажу по секрету пример: в тысяча девятьсот девятнадцатом году в штате Монтана я бетонировал шоссе, и мы однажды за сутки уложили пятьсот кубов. Это нам стоило не ложиться в постель двадцать четыре часа.
— И машина выдержала?
— Машину мы имели, как это называется, от менаджера — по-русски подрядчик — напрокат. Мы взяли от машины больше, чем она могла дать. Зато мы не имели понятия о бригаде. Никакой ударной бригады, но мы были заинтересованы в проценты.
— Позвольте. Но ведь у машины — паспорт. Официальный паспорт фирмы.
— Официальный паспорт пишут такие самые люди, как мы с вами, грешные.
Маргулиес быстро вытащил из кармана цукат и бросил в рот. Он с трудом сдерживал волнение.
— И действительно такой случай был?
— Как я сейчас живой стою перед вами. Пятьсот кубов. Вот бог, а вот порог.
Маргулиес расстегнул и тотчас застегнул пиджак. Это меняло дело. Открывались новые возможности. Он проворно протянул Фоме Егоровичу руку.
— Ну, будьте. Большое спасибо. Я тороплюсь.
— Никогда не надо торопиться, — заметил американец. — Тише едешь — дальше будешь.
Маргулиес усмехнулся.
— От того места, куда едешь, — быстро прибавил он.
— Ну, товарищ хозяин, вы едете в такое место, что будет очень неважно, если вы скоро доедете. Лучше бы вы не очень скоро доехали.
Маргулиес погрозил ему газетой.
— Вы известный буржуй и контрреволюционер, Фома
— Контрреволюционер — нет, избави меня бог. Буржуй — нет, никаким образом. Я честный беспартийный спец. Я работаю по вольному соглашению с вашим правительством и даже делаю больше, чем должен, — иногда это мне стоит сорок восемь часов не ложиться в постель. Мой труд — ваши деньги. Мы квиты. А социализм — будем видеть, будем видеть.
Маргулиес легонько взял Фому Егоровича за бока и тиснул.
— А сколько у вас, дорогой Фома Егорович, уже долларчиков в банке? Сознайтесь!
Да, он копил деньги.
Десять лет тому назад он уехал из Штатов на заработки. Он оставил дома некрасивую жену и детей.
В Америке было трудно найти работу.
Он был страшно беден. Он оставил семье пятьсот долларов. Но он был неплохой инженер. Он дал себе слово вернуться обратно не раньше, чем у него на текущем счету соберется двадцать тысяч долларов. С этими деньгами уже можно начинать жизнь: открыть строительную контору, войти в дело, положить первый камень будущего богатства. Двадцать тысяч долларов плюс многолетний опыт и воля — этого достаточно. Через десять лет у него будет сто тысяч.
Он отправился странствовать. Он не отказывался ни от каких условий, ни от каких контрактов.
Он работал в Китае, в Индии, в Португалии, в Советском Союзе.
Ему было все равно, где и для кого работать, лишь бы аккуратно платили деньги. Он делил жалованье пополам. Одну половину переводил на текущий счет в банк, другую посылал семье, оставляя себе на жизнь лишь ничтожную часть.
Он отказывал себе в самом необходимом. Но это ничуть не отражалось на его настроении. Наоборот, он был всегда и везде весел, бодр, жизнерадостен, здоров.
Перед ним стояла сияющая перспектива богатства и благополучия. С каждым месяцем эта перспектива становилась все ближе и реальней.
Это была его заветная радость.
Американец просиял. Лукаво улыбаясь, он вытащил маленькую алюминиевую записную книжку, которая в то же время была и карманным арифмометром.
Маргулиес смотрел на нее с завистью.
Он давно мечтал иметь такую штучку. Она была удивительно удобна. Она позволяла на ходу делать самые сложные вычисления, в том числе и логарифмические.
Незаменимая вещь.
Вот что значит американская техника!
Между тем Фома Егорович, не торопясь, открыл книжечку, некоторое время любовался цифрой и потом, захлопнув ее, сказал:
— Ровно восемнадцать тысяч четыреста двадцать семь долларов и сорок центов. Терпенье. Еще немножечко долларов, и вы будете иметь нового американского буржуя, товарищ Маргулиес. Тогда милости просим к нам в Чикаго. Я вам официально предлагаю место старшего инженера строительной конторы мистера Биксби энд компани. Верри велл?