Том 3. Стихотворения 1918-1924

Брюсов Валерий Яковлевич

28 июня 1914

Эллису

Нет! к озаренной сиянием бездне Сердце мое не зови! Годы идут, а мечте все любезней Грешные песни любви. Белые рыцари… сень Палестины… Вечная Роза и крест… Ах, поцелуй заменяет единый Мне всех небесных невест! Ах! за мгновенье под свежей сиренью С милой — навек я отдам Слишком привычных к нездешнему пенью Оных мистических Дам. Их не умею прославить я в песне… Сердце! опять славословь, С годами все умиленней, чудесней, Вечно земную любовь!

1914

Листок, спрятанный в коре

Над Озером Грез, где большие березы Любовно дрожат на вечерней заре, Они,

в летний день, свои детские грезы Доверили белой коре. В заветном листке было сказано много; О чем они робко мечтали вдвоем, О чем они тайно молили у бога В недавнем прекрасном былом. В тот день, как свершились бы эти мечтанья, Как правдой надежды их сделал бы Рок, — Они бы вернулись на место свиданья, Чтоб вынуть поблекший листок. И дерево свято в груди сохраняло Листок пожелтелый с чуть видной каймой, В июле ветвями его обвевало, Хранило от стужи зимой. Мечты же писавших не сбылись. Таила Судьба приговор: им не встретиться вновь! И юношу зло сторожила могила, Ее же — другая любовь. Но все же остались их юные души На старом листке у свидетеля грез: О маленькой Мане и бедном Илюше Твердят колыханья берез.

26 октября 1914

«Не как молния, смерти стрела…»

Не как молния, смерти стрела, Не как буря, нещадна и зла, Не как бой, с грудой жертв без числа, Не как челн, на волнах без весла, — Тихим утром Любовь снизошла. Как пророк, я в грозе, я в огне Бога ждал, — он предстал в тишине. Я молюсь просиявшей весне; Сын полей, в голубой вышине, Небу песню поет обо мне. Пой певучую песню, певец: «Эти дни — над всей жизнью венец! Слышишь стук двух согласных сердец? Видишь блеск двух заветных колец? Будь любим — и люби, наконец!»

1 ноября 1914

Варшава

Последний путь…

Быть может, я в последний раз Свою дорогу выбираю, На дальней башне поздний час Звенел. Что в путь пора, я знаю. Мой новый путь, последний путь, Ты вновь ведешь во глубь ущелий! Не суждено мне отдохнуть В полях весны, под шум веселий! Опять голодные орлы Над головой витают с криком, И грозно выступы скалы Висят в безлюдии великом; Опять, шипя, скользит змея, И барс рычит, пустынножитель; Но шаг мой тверд, и снова я — Охотник, странник и воитель. Пусть годы серебрят висок, Пусть в сердце тупо ноют раны; — Мой посох поднят, путь далек, Иду чрез горы и туманы. На миг мне виден с высоты Тот край, что с детства взоры манит. Дойду ль до сладостной черты, Иль Смерть мне на пути предстанет? Но знаю, прежде чем упасть, Чем вызов Смерти встретить дружно, — Мне снова улыбнется страсть Улыбкой ласково-жемчужной. Последнем, роковой любви Слова я прошепчу на круче, И, — словно солнце, всё в крови, — Пусть жизнь тогда зайдет за тучи!

18 ноября 1914

Всхождение

А лестница все круче…

He оступлюсь ли я?

Urbi еt Оrbi

Как винт чудовищный, свиваясь вкруг стены, Восходит лестница на высь гигантской башни. Давно исчезло дно безмерной глубины, Чтоб дальше сделать шаг, все должно быть бесстрашней. За ярусом — другой; сквозь прорези бойниц Я вижу только ночь да слабый отблеск звездный; И нет огней земли, и нет полночных птиц, И в страшной пустоте висит мой путь железный. Направо к камням жмусь; налево нет перил; Зловеще под ногой колеблются ступени. Гляжу наверх — темно; взглянуть назад — нет сил; Бессильный факел мой бросает тень на тени. Кто, Дьявол или Бог, какой народ, когда Взвел башню к небесам, как древле в Вавилоне? И кто, пророк иль враг, меня привел сюда На склоне злого дня и дней моих на склоне? И что там, в высоте? божественный покой, Где снимет предо мной Изида покрывало? Иль черное кольцо и только свод глухой, И эхо прокричит во тьме: «Начни сначала!» Не знаю. Но иду; мечу свой факел ввысь; Ступени бью ногой; мой дух всхожденьем хмелен. Огонь мой, дослужи! нога, не оступись!.. Иль этот адский винт, и правда, беспределен?

8 декабря 1914

Варшава.

«Когда смотрю в декабрьский сумрак ночи…»

Когда смотрю в декабрьский сумрак ночи, Все кажется, — под дальний гул пальбы: Дрожит земля до самых средоточий И падают огромные столбы. Все кажется, под страшный ропот боя, Что старый мир разрушиться готов. Не волны ли, неукротимо воя, Ломают стены древних берегов? Не жаль сознанью новой Атлантиды! Пусть покрывает ясность глубины Всю ложь веков, предвечные обиды И тщетные, не явленные сны! Пусть новый мир встает из бездн безвестных, Не знающий, что в прошлом были мы: О нем мечтаю, в свете звезд небесных, Под гул пальбы смотря в провалы тьмы!

12 декабря 1914

Варшава

Два врага

Над глубью бездны перекинут, Повис дрожащий узкий мост. Над ним в холодном небе стынут Лучи всегда бесстрастных звезд. И здесь, на зыбкой середине Моста, сошлись мы, два врага. Сошлись одни в ночной пустыне: Вкруг — бездна, звезды да снега! Узнав друг друга в мгле неверной, Мы стали: между нами — шаг; И мост качается размерно, Соперник третий, третий враг. Я видел беглый блеск кинжала В твоей, скользнувшей вбок, руке; Моя рука револьвер сжала, И замер палец на курке. Молчим. Но не мелькнет минута, И чья-то грудь, не знаю чья, Покинув этот мост согнутый, Прильнет на дне к струе ручья. Вдруг глянул месяц серповидный. О, как лицо твое бледно! В нем страх и гнев! — Как мне завидно! О почему — мне все равно!

12 декабря 1914

Варшава

Больше никогда

Когда Данте проходил по улице, девушки шептали: «Видите, как лицо его опалено адским пламенем!»

Летописец XIV века

Больше никогда на нежное свиданье Не сойду я в сад, обманутый луной, Не узнаю сладкой пытки ожиданья Где-нибудь под старой царственной сосной. Лик мой слишком строгий, как певца Inferno, Девушек смущает тайной прошлых лет, И когда вдоль улиц прохожу я мерно, Шепот потаенный пробегает вслед. Больше никогда, под громкий говор птичий, Не замру вдвоем у звонко-шумных струй… В прошлом — счастье встречи, в прошлом — Беатриче, Жизни смысл дающий робкий поцелуй! В строфах многозвучных, с мировой трибуны, Может быть, я вскрою тайны новых дней… Но в ответ не встречу взгляд смущенно-юный, И в толпе не станет чей-то лик бледней. Может быть, пред смертью, я венок лавровый Смутно угадаю на своем челе… Но на нем не лягут, как цветок пунцовый, Губы молодые, жаркие во мгле. Умирают молча на устах признанья, В мыслях скорбно тают страстные слова… О, зачем мне снятся лунные свиданья, Сосен мягкий сумрак ив росе трава!

1914

Германия

(Отрывки)

1

Германия! Германия! Опять, как яростный поток, Разрушивший плотины, Ты рухнула на потрясенный мир, Грозя залить окрестные долины, Как древле, В дни готов, франков, вандалов И в дни Аттилы; Как после, Во дни твоих губительных походов На беззащитную, усталую Италию; И как недавно, Во дни разгрома Франции несчастной. Опять, Сломав плотины, Ты рухнула, как яростный поток, Весь в брызгах пены. Но вещая надежда в нас Таится, что об эти наши стены, На этот раз, Ты разобьешь свои дерзания! Что в третий раз Ты не разрушишь Рима! Германия! Германия! Стремись волной неукротимой, Влеки свой яростный поток. Рок Во имя Права, Красоты, Свободы Вспять обратит бушующие воды!

2

Германия! Германия! Почти поверил легковерный мир, Что по твоим полям прошла мечта — Титания, Что покорил тебя Орфей веков — Шекспир! Что твой священный сын, богоподобный Гете, В тебя сумел вдохнуть гармонию, что ты В таинственном полете Мечты Достигла вдохновенной высоты…

1914

Семейная картинка

(Аллегория)