Том 4. Педагогические работы 1936-1939
Шрифт:
Следующий вопрос. Я выдвигаю такое положение, что настоящая семья должна быть хорошим хозяйственным коллективом. И ребенок с малых лет должен быть членом этого хозяйственного коллектива. Он должен знать, откуда у семьи средства, что покупается, почему это можно купить, а этого нельзя и т. д.
Ребенка надо привлекать к участию в жизни хозяйственного коллектива как можно раньше, с пяти лет. Ребенок должен отвечать за хозяйство своего коллектива. Отвечать не формально, конечно, а удобствами своей жизни и жизни семьи. Если в хозяйстве плохо, то в жизни его тоже худо. Этим вопросом следует
И наконец, товарищи, последний вопрос, пожалуй, самый трудный, — это вопрос о счастье.
Обычно говорят: я — мать и я — отец все отдаем ребенку, жертвуем ему всем, в том числе и собственным счастьем.
Самый ужасный подарок, какой только могут сделать родители своему ребенку. Это такой ужасный подарок, что можно рекомендовать: если вы хотите отравить вашего ребенка, дайте ему выпить в большой дозе вашего собственного счастья, и он отравится.
Надо ставить вопрос так: никаких жертв, никогда, ни за что. Наоборот, пусть ребенок уступает родителям.
Вы знаете манеру некоторых девочек говорить матерям:
— Ты свое отжила, а я еще ничего не видела.
Это говорится матери, которой иногда всего тридцать лет.
— Ты свое отжила, а я еще не жила, потому все мне, а тебе ничего.
Девочка должна подумать:
— У меня вся жизнь впереди, а тебе, мама, меньше осталось.
Поэтому в своем четвертом томе «Книги для родителей» я прямо напишу: новые платья в первую очередь — матерям.
И дети перестанут обижаться, если вы воспитаете их в стремлении приносить счастье родителям. Пусть дети думают о родительском счастье в первую очередь, а что думают родители — это детей не касается. Мы люди взрослые, мы знаем, о чем мы думаем.
Если у вас есть лишние деньги и вы думаете, кому купить платье — матери или дочери, так я говорю — только матери.
Отец и мать в глазах детей должны иметь право на счастье в первую очередь. Нет никакого смысла ни для матерей, ни для дочерей, ни тем более для государства воспитывать потребителей материнского счастья. Самая ужасная вещь — воспитывать детей на материнском или отцовском счастье.
В нашей коммуне мы тратили 200 тыс. рублей на походы и 40 тыс. на билеты в театр. Не скупились на это. Денег не жалели. Но когда шили костюмы, то у нас было такое правило: малыши получали костюмы от старших. И они знали, что им шить новые костюмы не будут. Малыши могли рассчитывать только на перешитые костюмы. Правда, мы могли бы подождать, пока старшие ребята до конца износят свои костюмы, и потом эти костюмы выбросить. Но мы этого не делали. Старшие поносили немного, и костюмы перешивались для младших.
Что вы дадите девочке в 17–18 лет, если вы в 14 лет нарядили ее в крепдешин?
К чему это? А какой у этой девочки разгон получается? Дальше у нее начинаются такие рассуждения: у меня только одно платье, а у тебя, т. е. у матери — три платья.
Нужно воспитывать в детях заботу о родителях, воспитывать простое и естественное желание отказаться от собственного удовольствия, пока не будет удовлетворен отец или мать.
У меня взрослый сын. Окончил институт. Инженер. Очень красивый молодой человек. Финансы у нас общие. У меня до сих пор не было пальто. Кое-кто рассудил
Но я выдержал тон. И он выдержал тон.
— Может быть, ты сошьешь себе пальто?
— Нет, не сошью, пока ты не сошьешь.
И он действительно не сшил себе пальто до тех пор, пока я не приобрел себе пальто. Бегал в стареньком пиджачишке. А когда деньги появились, я сшил себе пальто, а он пусть подождет, хоть он и красивый. Важно, что он пережил заботу обо мне. Ну, а девушки и в простом пиджачке любить будут.
Ну вот, товарищи, пожалуй, на этом я и кончу.
— Может быть, будут вопросы?
Вопрос с места. Существует ли сейчас коммуна им. Дзержинского, кто ею руководит и какова ваша связь с этой коммуной сейчас?
Ответ. Коммуна им. Дзержинского жила после меня еще два года, потом была ликвидирована. Почему? Потому, что старшие ушли в вузы, завод, который был там создан, передали соответствующему ведомству. Все коммунары были выпущены с честью.
Связь со своими коммунарами я поддерживаю.
…Надо сказать, что эта связь начинает причинять мне огорчения. Их все-таки много. Их самих я еще помню, но я не могу помнить, кто на ком женился и у кого сколько ребят. А ведь в письмах приходится писать и об этом.
Вы знаете, товарищи, мне приходится один день в шестидневку тратить на переписку. Это меня очень затрудняет. Правда, я не обижаюсь, ведь у них, кроме меня, никаких родственников нет. К кому же им обратиться? Но мне тяжело бывает от такой массы корреспонденции.
Кто-нибудь из моих бывших воспитанников приезжает, например, в Москву. С поезда прямо ко мне. Иногда на целый месяц. С открытой душой заявляется: «Я, Антон Семенович, к вам на месяц!» Я в ужасе. Мне все-таки жаль жену. Не может же быть она содержательницей постоянной гостиницы. Мне не жаль того, что съедят мои гости, не в этом дело, но хлопоты большие.
— Ну ладно, приехал, так оставайся. Вот, Галя, приехал.
— Кто?
— Да Витька Богданович.
— Ну, здравствуй, Витя.
Через два дня начинаются разговоры:
— Я, пожалуй, в гостиницу поеду.
— Зачем в гостиницу? Живи здесь.
Через три дня опять разговоры:
— Надо, пожалуй, в Ленинград съездить.
— Да зачем тебе ездить, лучше здесь живи.
А когда уезжает, так и расставаться жаль:
— Переезжал бы в Москву, работал бы здесь, ну и жил бы у меня.
Ведь в большинстве своем хорошие люди получались из них. Связь хоть и тяжелая, но для меня это источник большой, настоящей радости. Правда, кое-кто потерялся.
По случаю награждения меня орденом я получил радиограмму с острова Врангеля. Подписано: «Митька Жевелий». Вы его знаете по «Педагогической поэме».
Сегодня получил письмо, тоже поздравительное. Подписано: «Инженер-орденоносец Орисенко (Гуд)»…
Карабанов — начальник колонии. Замечательный человек. Если про себя я говорил, что я мастер, а не талант, но Карабанов в первую очередь талант. Он буквально чудеса делает. Если написать об этом, так, пожалуй, никто не поверит.