Том 4. Перед историческим рубежом. Политическая хроника
Шрифт:
"Луч", NN 69, 71, 72, 73, 78, 82, 60, 23, 26, 27, 28 марта, 3, 9 апреля, 13 марта 1913 г.
Государство и народное хозяйство
Человеческое общество живет не молитвами, а трудом. Государство вырастает из общества и его соками питается. Без непрерывного труда народных масс не могли бы и дня просуществовать ни имущие классы, ни государственная организация.
Те материальные блага, которые созидаются человеческим трудом, распадаются во всяком классовом обществе на две части: на необходимый и прибавочный продукт. Сами трудящиеся производители, те, что в поте чела своего добывают хлеб свой, удерживают всегда в своих руках только часть собственного продукта: ровно столько, сколько необходимо для их собственного существования и размножения.
Церковь во все эпохи получала свою долю народного труда — то в виде десятины (десятой части продукта), то в виде всяких иных натуральных и денежных даяний, принудительных и добровольных.
Государственная власть, в свою очередь, повелительно врывается в хозяйственный процесс, чтоб от плодов его получить свою львиную долю. Часть прибавочного продукта государство перехватывает у имущих классов. Но главную массу своих доходов власть берет непосредственно из первоисточника — из рук самих трудящихся: в старину — в виде посошной, подворной и подушной подати, а позже — в виде всевозможных, главным образом, косвенных налогов. Посредством рекрутчины государство берет уже не продукты труда, а живых носителей рабочей силы, — мужскую молодежь страны. Прежде население обязано было снабжать «даточных» (рекрут) полным вооружением, одеждою, лошадьми и провиантом; позже все это взяло на себя государство, покрывая расходы путем непрерывного увеличения налогов.
Трудящимся остается только необходимый продукт. Но и он им не обеспечен. Сколько именно нужно рабу, крепостному или пролетарию, чтобы не умереть самому и прокормить детей, это не исчисляется заранее имущими классами или государством, а определяется практически, в самом жизненном опыте. Имущие, как и государственный фиск (казна), автоматически нажимают винт эксплуатации, доколе можно. Сперва забирают прибавочный продукт, потом ущербляют и необходимый продукт, все более и более сводя его к физиологическому минимуму, то есть к тому пределу, дальше которого жить уж нельзя. Рабочей массе приходится в ответ как можно туже подвязывать животы. Наконец, и минимум перейден. Тогда общество выбивается из равновесия. Трудящиеся начинают вымирать от голода и эпидемий, разбегаются на новые места, в леса и вольные степи, эмигрируют в чужие страны или начинают волноваться, оказывают неповиновение помещикам и государственной власти; рабочие разрушают фабрики, поджигают, убивают; затем, убедившись в бессмысленности таких действий, сплачиваются для ведения планомерной борьбы за свою долю в создаваемом ими же доходе общества. Так, путем нажимов сверху и отпоров снизу, снова и снова выравнивается подвижное равновесие между государством и имущими классами, на одной стороне, трудящимися массами, — на другой.
Но нигде в Европе доля народа в продукте с собственного труда не была так жалка, урезана, объедена со всех сторон, как у нас в России. В этом ведь и состоит наша главная «самобытность»!
Вследствие неблагоприятного сочетания географических и исторических условий экономическое и культурное развитие России совершалось до недавнего времени с чрезвычайной медленностью.
Германо-романские народы расселились на западной половине Европы, в условиях более мягкого климата и более благоприятной географической среды, дававших место несравненно более плотному населению. Это последнее нашло на новом месте чрезвычайно ценные традиции и материальные остатки старой римской культуры, которые сразу дали могучий толчок культурному развитию новых европейских народов.
Никакого культурного наследия русский народ не получил. Он расселился тонким слоем по огромной восточной равнине, открытой с севера холоду, а с востока — нашествиям азиатских народностей. В этих условиях историческое развитие не могло не
На армию уходила, правда, главная часть государственных доходов не только у нас, но и на Западе. Но там государственные организации, в борьбе друг с другом, опирались на приблизительно одинаковую экономическую основу. Не то у нас. Русское государство тянулось в равные с западными соседями, усваивало их военный строй и их технику, имея в своем распоряжении несравненно более бедные источники питания. Власть поэтому никогда и ни перед чем не останавливалась у нас в преследовании своих фискальных интересов. А народ наш всегда нес тяготу невмоготу.
Московские князья, смотревшие на Русь, как на свою вотчину (поместье), заботились об одном: как бы наполнить свою казну. Забирая подати, брали всегда последнее. Поэтому и меры применяли такие, как если бы снимали со всего населения кожу живьем: недоимщиков жестоко пытали на правеже, били кнутом на торгу, а имущество их отписывали на князя. Это были обычные меры, из года в год. В случаях исключительных прибегали и к мерам исключительным. Один иноземец (Флетчер) рассказывает, что царь Иван приказал однажды доставить ему из Вологды ливанских кедров; а так как ливанских кедров в вологодских краях не произрастало с сотворения времен, то царь за «ослушание» наложил на вологжан пеню (штраф) в 12.000 рублей, — по тогдашней ценности денег сумма очень значительная. В другой раз царь Иван приказал москвичам наловить ему на лекарство колпак живых блох. «Ослушались» и москвичи, да еще дерзостно ответили, что блохи, если их наловить, все равно распрыгаются по своим местам. На ослушников-москвичей наложил царь штраф в 7.000 р.
Точкой отправления для более систематического развития фиска послужило татарское иго. Татарским ханам платили правильную дань. А когда от ига избавились, от уплаты дани не избавились; вместо ханов прибрали ее к рукам, под именем "данных денег", московские государи. Так что даже разрушение татарской неволи не облегчило участи тяглых людей. После смутного времени (начало XVII столетия), когда княжеская казна совсем растряслась, стали собирать ее с удвоенным усердием. Сборщиками посылали людей беспощадных, живорезов. Те доносили царю: "Я посадским людям не норовил (потакал) и сроков (отсрочек) не даю, я правил на них твои государевы всякие доходы нещадно, побивал на смерть". Эта похвальба была для сборщиков самооправданием; в случае недобора им самим приходилось туго: пеня, кнут на торгу, ссылка, а то и смертная казнь. В царствование Петра I (1682–1725), ведшего войну за войной, энергия власти уходила, главным образом, на изыскание средств. Все государственные реформы были подчинены этой основной задаче. Фискалы (сборщики) хозяйничали в стране, как завоеватели. Все повиновались им беспрекословно. При этом шло, как и следует быть, повальное воровство. Петр предписал, чтобы один из сенаторов "объезжий был в государстве во всех провинциях, дабы учинить воровству пресечение". И ревизующие сенаторы, как видим, не новы, — как не ново казнокрадство.
А государственный бюджет тем временем непрерывно возрастал. До воцарения Петра государственные расходы едва составляли 1 1/2 миллиона рублей; в год его смерти — уже 10 миллионов. Из этой огромной по тем временам суммы 3/4 уходило на армию и флот. При преемниках Петра к бесконечным военным расходам присоединяется растущая пышность двора и аристократии, расхищение государственного достояния фаворитами и фаворитками. За двадцать лет (1763–1783) бюджет поднимается с 14 1/2 до 31 миллиона; на армию и флот уходит около 2/3.
Девятнадцатое столетие характеризуется в области нашего государственного хозяйства тремя взаимно связанными чертами: непрерывным увеличением бюджета, непомерным развитием косвенных налогов и лихорадочным ростом государственного долга. В середине прошлого столетия бюджет поднялся до 1/4 миллиарда; в год отмены крепостного права (1861) он составлял уже почти 350 миллионов; через тридцать лет превысил миллиард, а еще через десять лет, на пороге нового столетия, перевалил уже за 2 миллиарда; наконец, последняя наша государственная роспись (на 1914 г.) исчислена в более чем 3 1/2 миллиарда рублей. Одновременно с этим государственный долг возрос до 9 миллиардов рублей, причем не меньше 9 миллиардов уплатил народ одних процентов по долгу за последнюю треть столетия.