Том 4. Перед историческим рубежом. Политическая хроника
Шрифт:
"Льет примирительный елей"…
Газета "с удовольствием" (еще бы!) печатает "открытое письмо" организованного киевского студенчества и выражает уверенность, что "студенты других городов вполне согласятся с киевлянами, что не следует вводить в студенчество междуфракционной борьбы, столь вредной для успеха революционно-социалистического дела".
"Рев. Рос.", как видим, говорит о студенчестве не только как о революционно-демократической молодежи, но как об отряде, ведущем революционно-социалистическую (не просто демократическую) борьбу. Что же может рекомендовать "Рев. Рос." этому студенчеству, стоящему перед фактом «междуфракционной» борьбы соц. — дем. и соц. — рев.? Создать "для успеха револ. — социалистического дела" какую-нибудь "объединенную организацию" студентов соц. — рев. и студентов соц. — дем. рядом с уже существующими и борющимися партиями? Или заранее отказаться от углубления в смысл фракционных разногласий, а значит и от социалистической работы, ибо последняя предполагает выбор партий, а следовательно и раскол, "столь вредный для успехов" примирительской политики мелкобуржуазных
Правда, "Рев. Рос." ограничивает почему-то вред раскола лишь "революционно-социалистическим" студенчеством. Но неужели же достаточно назвать глубокие и все углубляющиеся разногласия между соц. — дем. и соц. — рев. «междуфракционной» борьбой, чтобы утратил в глазах мыслящей части студенчества весь смысл тот факт, что одна из «фракций» (чего?) считает авантюристскую тактику другой «фракции» вредной для успехов революционно-социалистического дела? Не пора ли, г-да соц. — рев., бросить эту негодную тактику недомолвок, этот язык «огорченности», эту дипломатию… страуса!
А членам Союзного Совета, от которых, конечно, нельзя требовать большой политической опытности, мы скажем так:
В области политики добрая ссора нередко выгоднее худого мира. Политические союзы опираются на отчетливо сознанную общность интересов, а не на затушевывание противоречий в задачах и методах борьбы.
3 ноября, т.-е. через три недели после издания "открытого письма", Киевский Союзный Совет выпустил прокламацию в память Балмашева*, в которой засвидетельствовал свое тяготение к партии соц. — рев. Этот факт бросает отраженный свет и на самое "открытое письмо". Оно представляет собою не распространенное «толкование» резолюции общестуденческого съезда (какая наивная «примирительская» софистика!), а категорический протест против стремления этого съезда связать борьбу студентов с борьбой соц. — демократии. Насильно мил не будешь! можем мы сказать Киевскому Союзному Совету, — но негоже прикрывать свои истинные симпатии и антипатии салонными, а не политическими речами о том, что "студенчество не может отдавать предпочтения той или иной революционной фракции". Не может? Оно должно! Если только, конечно, оно не соглашается оставаться в приготовительном классе школы революционного развития…
Оно должно, — а соц. — дем. остается только пожелать, чтобы академическая молодежь серьезно относилась к вопросам революционной теории, которую теперь в моде третировать, как каналью. Знакомство с царством социалистической мысли несомненно убедит, что вне марксизма, как боевой теории пролетариата, возможны революционные фразы, в лучшем случае — революционное настроение, но невозможно научное революционное мышление. Академическая молодежь могла снова удостовериться в этом на примере русских «критиков» революционного марксизма, которые крайне ускоренным темпом прошли, казалось бы, немалый путь от социализма до благоумеренного либерализма (г. Струве) или даже до христианской теософии (г. Булгаков). Можно с уверенностью сказать, что своеобразный теоретический «нигилизм» некоторых революционных групп скомпрометирует себя своею беспринципностью так же неоспоримо, как и «критическое» неистовство — своим оппортунизмом и идейною реакционностью, И тогда обновленный в идейной борьбе научный социализм снова безраздельно овладеет умами мыслящей академической молодежи, как это было в начале 90-х годов, когда марксизм эмансипировал прогрессивную общественную мысль от пережитков народничества.
Вступление «академика» в ряды соц. — демократии налагает на него серьезные теоретические обязательства. Марксизм не схватывается на лету. Он требует углубления и углубления. Он требует, далее, строго критического отношения ко всяким якобы «критическим» посягательствам разложить революционную доктрину пролетариата привнесением в нее некритических элементов буржуазной идеологии. В работе очищения, охранения и развития пролетарского социалистического учения революционеры-академики всегда найдут себе место, и революционный пролетариат всегда скажет им: "Добро пожаловать!"
"Искра", N 31, 1 января 1903 г.
Как они "примиряют"
Горе тем, которые говорят: мир, мир — а мира нет. Горе тем, которые называют горькое сладким и сладкое — горьким.
В передовой статье N 17 "Рев. России" наша заметка (в N 31) об "опекаемом студенчестве" объявляется «бестактной». Почему? Мы стремимся научить студентов "легкому ремеслу разъединений и расколов" вместо того, чтобы преподать им курс "солидарной и дружной работы". Упрек старый, как социал-демократия! "Наиболее сознательная часть студенчества, — говорит "Р. Р.", — считала и возможным и нужным создать широкую организацию студенчества на некотором общестуденческом деле"… "Неужели же могут мешать, — недоумевает газета, — общестуденческие организации революционным организациям?" Действительно, чем провинились перед нами "общестуденческие организации?" За что мы хотим их «уничтожить», внеся в их среду "разделение и разъединение, дезорганизацию", мор, глад и все остальное?.. Нашей дезорганизаторской мании противопоставляется разум одесского студенчества, заявившего, что "студенчество в целом сходится с обеими партиями (соц. — дем. и соц. — рев.) на почве борьбы за политическую свободу, видя в них крупнейшую силу в деле свержения самодержавия".
Прекрасно. Но где и когда мы отрицали за студенчеством право организоваться на "общестуденческом деле?" "Студенчество,
23
Мы надеемся, что и "Р. Р." согласится с нами, что до сих пор она — разумеется, по независящим обстоятельствам — не успела взять в свои руки «руководство» борьбой пролетариата. Правда, в брошюре Аграрно-Социалистич. Лиги "Воля царская и Воля Народная" говорится, что "городской фабричный и заводский рабочий уже соединяется с социалистами и… образует вместе с ними социалистическую рабочую партию", тогда как «точнее» было бы сказать: социал-демократическую партию, — но здесь нельзя видеть, разумеется, ничего иного, кроме желания не углублять «междуфракционных» разногласий.
Вот подлинные слова «Манифеста», которые революционное студенчество никогда не должно забывать: "Констатируя факт совместных действий за последнее время студентов и рабочих, приветствуя от души это явление и выражая желание большего единения учащейся молодежи и пролетариата, идущих нога в ногу по пути требования политической свободы, являющегося первым пунктом социалистической программы, съезд находит желательным возможно широкую пропаганду социалистических идей среди студентов. Последнее необходимо для ясного понимания роли и степени участия пролетариата в нашем движении. Для лучшего достижения этой цели съезд находит желательным учреждение при всех высших учебных заведениях постоянных организационных комитетов, состоящих в сношениях с местными комитетами Российской Социал-Демократической Партии, к которым съезд обращается с предложением оказать содействие проектируемым организациям".
И эту резолюцию мы называли политически-целесообразным актом, — ибо поскольку студенчество выступает "на почве борьбы за политическую свободу", оно не может не искать поддержки у революционной партии, которая боролась до него, которая борется впереди него, — поскольку оно вступает в мир социалистических идей, оно не может не искать руководства у партии, опирающейся на принципы научного социализма. Может быть, социалисты-революционеры скажут, что такую политическую поддержку и такое идейное руководство могут представить они сами? Прекрасно! Но ведь этим не обходится вопрос о выборе? Да и нельзя его обойти. Помните, что "революционная партия" — только понятие, только отвлечение. Такой партии нет. Есть партия социал-демократическая, есть партия социалистов-революционеров. Можно «сходиться» с обеими партиями на почве борьбы за политическую свободу, но нельзя зараз становиться к обеим в определенные организационные отношения, раз между самими партиями не существует организационной связи. Можно об этом жалеть, можно это порицать, но нельзя это игнорировать. Нельзя забывать, что политический союз — как бы он скромен ни был — налагает на обе стороны определенные политические обязательства. Студенческий съезд вполне правильно поставил вопрос на почву постоянных «сношений», на почву политического союза, сказали бы мы, если б это не было слишком громко. Отсюда он необходимо должен был прийти к вопросу: союза — с кем? И политический разум заставил его обратиться в сторону социал-демократии. Прежние студенческие съезды не делали таких разграничений, жалуется "Рев. Рос.". Прежние съезды… Но ведь они происходили до вашего рождения, коллега. Тогда не было необходимости выбора, ибо не было возможности выбора. Вас не было. Социал-демократия была одинокой.
Нет, мы совсем не Джеки-потрошители всяких "самостоятельных, нам не подчиненных" групп — не пожиратели организаций, основанных на "общестуденческом деле" — "освободительной борьбе с самодержавным режимом". Но мы находим нужным за комбинацией слов искать комбинации понятий.
"Борьба с самодержавным режимом"? — несомненно эта задача лишь с большими оговорками может быть названа "общестуденческим делом". Когда союзные советы обслуживали нужды взаимопомощи студентов, — они не переходили за порог университета. Когда лозунгом организованного студенчества стало требование отмены временных правил или восстановления устава 1863 г.* — движение все еще оставалось чисто «академическим». Но репрессии совершали свое воспитующее дело. Школа русской военной службы сделалась для студента военной школой русской революции. В начале прошлого года движение стало уверенной ногой на революционно-политическую почву. С этого момента оно перестало быть общестуденческим, оно стало общедемократическим. Но оно перестало быть и общестуденческим, так как выступление на широкую арену демократической борьбы было связано с расколом в среде оппозиционного студенчества: «академики» с протестами оставляли сходки, на которых принимались революционно-политические резолюции. И мы спрашиваем нашего грозного, но несправедливого обличителя со страниц "Рев. Рос.": как он оценивает этот раскол? И какая из расколовшихся сторон играла прогрессивную роль: та ли, которая требовала, чтобы во имя "студенческого дела" студенты не переходили на почву политики и не изменяли "трудному делу солидарной работы", — или другая, с легким сердцем усвоившая "ремесло разъединений и расколов"? Мы боимся, что этот вопрос может поселить «раскол» даже в девственно-примирительном сердце нашего критика…