Том 4. Перед историческим рубежом. Политическая хроника
Шрифт:
II. Где стачка невозможна, там нужно вести агитацию, чтобы свой первомайский заработок все сознательные рабочие вносили в кассы партии и профессиональных союзов. Это будет означать: сегодня мы слишком слабы, чтоб бастовать; но мы укрепляем наши организации, чтоб достойно встретить 1-е мая в следующем году.
III. Нужно звать и вести рабочую массу в этот день на сходки, массовки, митинги, большие и малые, — из фабрик, заводов, экономий, мастерских, из квартир, из казарм, наконец, безработных — с улицы. И пусть эти собрания в резолюциях запечатлеют свою братскую солидарность с рабочими всего мира, в частности — с рабочими Австрии и Сербии [46] .
46
Эти
Нога в ногу и рука с рукой, готовьтесь, товарищи, достойно встретить Первое Мая!
Пусть этот день откроет эпоху нового расцвета пролетарской борьбы!
"Правда" N 3, 9 апреля (27 марта) 1909 г.
Из русской жизни
Среди объевшихся контрреволюционной белены губернаторов, градоначальников, полицейских и других бесноватых, которые пытают, убивают, режут, жгут, истязают, рвут зубами, насилуют — где и как могут — в тюрьме, на улице, тайно и открыто — со зла, из мести, ради развлечения, спьяна, среди этих непотребных человеческих отбросов, пьяных от вина и необузданной власти, «правительствующий» сенат занимает свое особое место. Как поп на эшафоте: сам петли не затягивает, а только благословляет, так и сенат: сам не насилует, а только к изнасилованным приставляет штемпель законности. На то он — высший хранитель права в стране!
Генерал Скалон, этот бешеный волк, одев мундир польского генерал-губернатора, в 1906 г. — без всякого и даже без военно-полевого суда! — расстрелял 17 рабочих, из которых иным не было 15 лет. Расстрелял, ибо, по его словам, против них не было улик, достаточных для суда. Сенат недавно рассмотрел дело и признал — расстрел без суда законным, ибо генерал-губернатор стоит выше закона. Каждый Скалон имеет право сдирать с живых кожу и младенцам вбивать гвозди в голову. Так решил Правительствующий Сенат!
Пабианицкий полицмейстер Ионин убил в 1907 г. из личной злобы политического заключенного Гризеля. Даже царский суд в Варшаве принужден был приговорить Ионина к 12-летней каторге. Но сенат на днях решил: убийца — полицмейстер, а убитый — революционер; значит убийца прав. И отпустил Ионина на свободу.
У Шекспира в трагедии «Отелло» есть такой короткий диалог (разговор):
Брабанцио: Вы — негодяй!
Яго: — А вы, синьор, — сенатор!
Значит сенатор — по общему правилу — хуже негодяя. Не петербургских ли сенаторов предчувствовал Шекспир?
Обличая в Думе преследования профессиональных союзов, социал-демократический депутат Покровский* закончил 25 февраля свою речь словами: "Пролетариат начинает просыпаться и скоро вступит в решительную борьбу". Эти слова вызвали взрыв хохота. Все черносотенные и октябристские животы заколыхались от бурного смеха.
Чего заржали эти раскормленные животные третьей Думы? Неужели на радостях? Нет, не верьте, будто им весело. Это призрак 1905 года прошел пред ними по зале; это остатки волос зашевелились на их плешивых головах; это они испуганным ржаньем ободряли друг друга…
Плохо живет, приходится ответить: и физически, и нравственно… Техническое общество произвело среди отдельных рабочих анкету (опрос), и оказалось, что средний годовой заработок в Питере — 312 руб., или 26 руб. в месяц. Не хватает на необходимое. Сносят в ломбард все, от чего можно отказаться. "Приходится потуже затянуть кушак", пишет один из рабочих. Холостые, вместо квартир, снимают койку, а иные — лишь полкойки. В «угловых» квартирах спят вповалку, на полу. Питаются в живопырнях. Одеваются в отрепья.
"Дай человеку то лишь, без чего не может жить он, — и ты его сравняешь с животным!" — говорит великий поэт… Чтоб подняться над животным, человеку нужны два условия: досуг и избыток. И если у него нет досуга, он крадет его у сна. Если у него нет избытка, он крадет его у своей скудости. Он упорно борется за свое право быть человеком, — и если не находит вокруг себя других интересов, он ищет смысла своей жизни на дне бутылки. На духовные потребности, говорит та же анкета, уходит у рабочего в среднем не более 15 руб. в год, тогда как на водку, табак и игры у некоторых рабочих, живущих в углах, уходит до 80 руб. в год. В разгар революции целые заводы постановляли: не пить вина и не курить табаку. Но наступила подлая контрреволюция и наряду с царским самодержавием восстановила царское вино. Революция поднимает и облагораживает пролетария, реакция принижает его.
Но тем ответственнее становится роль социал-демократических рабочих в такую эпоху, как наша. Они — соль своего класса. А если соль утратит свою силу, чем тогда посолить ее? С удвоенной, с утроенной, с удесятеренной энергией нужно нести теперь на фабрики и заводы возрождающую правду социализма. Нужно во всю ширь раскрывать перед рабочим классом его великое историческое предназначение.
Рабочие! Помните слова Лассаля*: "Всеми помыслами вашими должна владеть великая всемирно-историческая честь вашего предназначения. Не приличествуют вам более пороки угнетенных, ни праздные рассуждения немыслящих, ни даже невинное легкомыслие ничтожных. Ибо вы — та скала, на которой должна воздвигнуться церковь настоящего!"
Среднее число заключенных в тюрьмах в 1905 г. было 85 тысяч, а в текущем году, после трех лет непрерывного успокоения, 170 тысяч, то есть как раз вдвое больше.
Казнено в течение истекшего года — около 700 человек. Значит, каждое утро, как только царь откроет глаза, на его совесть ложатся уже две новые жертвы.
"Правда" N 3, 9 апреля (27 марта) 1909 г.
Нужна железная метла
До революции царское правительство, опираясь на темноту крестьянской массы и на миллионы европейской биржи, стояло «над» всеми классами общества. Конечно, самодержавие и тогда ретиво охраняло своекорыстные интересы помещиков и капиталистов; но в политической области оно расправлялось самовластно, не позволяя даже дворянству совать свой нос в дела бюрократии. Отсюда всеобщее недовольство правительством — также и в реакционной помещичьей среде.
Революция круто и бесповоротно изменила все положение. Под напором масс царизм пошатнулся, потерял свою самоуверенность и стал озираться, ища поддержки. С другой стороны, помещики, напуганные крестьянскими мятежами, раз навсегда отказались от либеральных шалостей, тесно сплотились и решили бороться за свои привилегии до конца. Благодаря этому дворянство, как самый реакционный класс, получило во время революции огромное, небывалое дотоле влияние на обескураженную и растерянную правительственную власть. Совет объединенного дворянства постановлял, Николай II подписывал, министерство выполняло. Карательные экспедиции в деревнях; скорострельные военные суды; роспуск обеих Дум; закон 9 ноября о разграблении общинных земель; воровство тех жалких избирательных прав, какие народ имел до государственного переворота 3 июня — все это было совершено по прямому требованию помещиков. "Революция подавлена земством и дворянством!" — открыто хвалится тверской предводитель дворянства Кушелев.