Том 4. Перед историческим рубежом. Политическая хроника
Шрифт:
В свою очередь финляндские присутственные места на вопрос о гербовом сборе попытались, как при Бобрикове, пустить в ход тактику пассивного сопротивления. Но именно на этой попытке обнаружилось, что история не повторяется. Во времена Бобрикова финляндский пролетариат только пробуждался — общественное мнение буржуазии было бодро и самонадеянно. Чиновники-протестанты чувствовали себя в атмосфере общего сочувствия и верили в силу своих «легальных» способов борьбы. Но последние пять лет ни для кого не прошли даром. Буржуазия своими глазами увидела, что пергаментный щит финляндских «прав» в критическую минуту оказывается слишком слабой защитой против железных ударов царизма. После всеобщей стачки, после свеаборгского восстания никакие адреса, петиции
Что же остается буржуазным партиям? Обращение к силе масс — финляндских и русских. Но эта область целиком враждебная: где массы, там — социал-демократия. Отсюда политический скептицизм финляндской буржуазии, недоверие к себе, вражда к рабочим, страх перед царизмом, — все это, еле прикрытое гнилыми речами о конечном торжестве "национальных прав". Сегодня худосочный протест германских и голландских профессоров* против столыпинско-зейновской политики рождает прилив бодрости в груди младофиннов и шведоманов, а завтра ими снова овладевает безнадежное уныние, когда хриплый лай националистически-черносотенной сволочи откликается на чужеземное вмешательство в наши «домашние» разбойные дела…
В этих условиях произошли выборы в четвертый по революции сейм. В тисках жесточайшей безработицы проделал финляндский пролетариат новую избирательную кампанию. По улицам Гельсингфорса ходили представители безработных с кружками-копилками в руках. Под унылый звон медяков шла социалистическая агитация партии, олицетворяющей будущность Финляндии. Тщетно генерал-губернатор Зейн раздавал деньги безработным женщинам, надеясь купить их совесть и их голоса. Тщетно буржуазная пресса атаковала социал-демократию со всех сторон. Рабочая партия снова вышла победительницей из борьбы. В то время как шведоманская и младофинская партии лишь удержали старые позиции; в то время как клерикально-аграрная старофинская партия, готовая на любую сделку с царизмом, утратила шесть мест, социал-демократия завоевала четыре новых мандата и собрала вокруг своих 86 депутатов 40% всех поданных голосов. Шведские рабочие, шедшие в прежних выборах за своей буржуазией, голосовали на этот раз вместе с финскими рабочими за социал-демократию. Наряду с нею только трудовая партия мелких крестьян завоевала четыре мандата. Новый сейм еще в большей мере, чем распущенный, стоит пред царским правительством, как непримиримый враг. Положение обострилось, а развязка стала ближе. И вся тяжесть положения падает на братскую социал-демократическую партию Финляндии.
Будет ли четвертый сейм немедленно разогнан, как три предшествующие; будет ли изменено финляндское избирательное право, — не гадать нам об этом сейчас нужно, а по мере сил наших вмешаться в великую борьбу, развертывающуюся пред нами. Зорко следить за финляндскими событиями, откликаться на них прокламациями и устной агитацией, раскрывать народным массам глаза на их истинный смысл, строить и укреплять свои революционные организации — таков долг передовых русских рабочих по отношению к своему собственному классу — в Финляндии, как и в России!
"Правда" N 10, 25 (12) февраля 1910 г.
Удар в сердце
Что долго, злобно и трусливо намечалось в канцелярских министерствах, о чем тайно совещались ползучие гады Царского Села, то теперь возвещено миру в торжественной
У Финляндии есть демократический сейм. Теперь царь обрекает его на роль местного земства. Важнейшие дела передаются в Петербург, в руки царских министров, Государственной Думы и Государственного Совета. За сеймом остается ненужное право подавать бессильное мнение, — власть постановлять и решать передана Пуришкевичу с Гучковым в Думе, Дурново с Витте — в Государственном Совете.
Финляндцы имеют свободу собраний, союзов и печати. Ныне над всем этим ставится крест. Столыпин с Крупенским дадут Финляндии новые законы о печати. Марков 2-й укажет финляндским социал-демократам, в каких пределах они смеют говорить о бедствиях народных масс.
В царскую армию будут введены сыновья Финляндии. Отцы этих сыновей будут платить на содержание полков, которые растопчут свободу их страны. И петербургские властители будут решать, сколько свежей финской крови потребно ежегодно царю России.
Эту тиранию, возвещенную клятвопреступным манифестом, Государственная Дума должна теперь на основе правительственного законопроекта превратить в новый «основной» закон. Кому же, как не ей, из государственного переворота рожденной Думе, быть повивальной бабкой государственного переворота в Финляндии!
Они сделают, что могут — царь, его министры, его депутаты, — если не встретят отпора в самой России. Бросить в лицо разнузданным безнаказанностью насильникам протест масс, это — революционный долг социал-демократии, это — требование политической чести для партии рабочего класса.
Кто бездействует — тот пособничествует. Кто молчит — тот укрывает. Ни укрывательства, ни пособничества не найдут у Российской социал-демократии душители Финляндии и России. Она неутомима в обличении. Мерзостью их насилий, позором их клятвопреступлений потрясет сердце масс. И когда люди третьего июня будут оттачивать параграфы финляндского бесправия, социал-демократическая фракция перенесет к ним под своды Таврического дворца непримиримый клич рабочих кварталов:
Долой палачей Финляндии и России!
Да здравствует свободная Финляндия!
Да здравствует Российская Республика!
"Правда" N 11, 31 (18) марта 1910 г.
Что же дальше?
В Финляндии каких-нибудь три миллиона жителей. Население безоружное. Значит при помощи нескольких полков можно без труда разгромить страну. Но от открытого военного похода царь явно уклоняется: политическое равновесие неустойчиво, и от слишком сильного сотрясения все может полететь вверх дном. Правительство колеблется и затягивает; провозгласив манифестом 14 марта смертный приговор финляндской автономии, оно тут же обещает доконать Финляндию не сразу, а постепенно, — "по мере действительной необходимости".
Октябристы чувствуют себя именинниками: по их расчетам Дума расширит свои права, поставив свою печать под финляндским бесправием. Но им очень хотелось бы при удушении Финляндии избегнуть открытого применения сил. Октябристская Дума своим существованием обязана не чему иному, как насильственному перевороту; но именно потому, что она хорошо знает, как это делается, она боится слишком частых обнажений государственного меча, который завтра может быть направлен и против нее самой.
Жадная паразитическая рать националистов — бюрократов бывших, сущих и будущих — требует немедленного принятия решительных мер и уже мысленно захватывает места финляндских губернаторов и судей.