Том 4. Пожиратели огня (с илл.)
Шрифт:
— В эту ночь в молельне селения состоится совещание старшин, созванных перевозчиком Черни-Чагом по моему настоянию; священник на нашей стороне, а это большой козырь. Я виделся с ним сегодня днем и рассказал ему свою версию положения дел; графа будут судить за измену белому царю и святой Руси.
Действительно, скоро явился перевозчик и пригласил их на совещание. Здесь собравшимся в ночной тиши простодушным людям Иванович описал графа и его друзей такими извергами, что собрание единодушно поклялось во что бы то ни стало овладеть мнимыми изменниками родине и предать их суду.
Предусмотрительный Иванович не предвидел одного: какой-то человек, притаившись в церкви, все время подслушивал их разговоры, а затем, когда собрание разошлось, бросился к реке и, не переводя духа, побежал вдоль берега. Остановился он лишь на расстоянии версты от избы Черни-Чага. Здесь он поднес к губам пастушеский рожок и извлек из него два резких звука. Почти тотчас же с того берега реки раздались два таких же резких звука.
В этот момент выглянувшая из-за туч луна озарила этого человека: то был странник, предупреждавший Черни-Чага о приближении Черных Всадников.
XIX
МОЛОДОЙ ГРАФ ОЛИВЬЕ СО СВОИМ ДРУГОМ Диком Лефошером, капитаном Спайерсом и остальной свитой прибыл уже с месяц тому назад в Астрахань, куда еще раньше приехал князь Свечин, предоставивший в их распоряжение один из своих дворцов. Они намеривались направиться в киргизские степи, чтобы в последний раз сразиться со своим общим непримиримым врагом, «человеком в маске», которого они теперь, по крайней мере, знали и в лицо, и по имени. И не раз, собравшись вместе и беседуя о предстоящей им трудной задаче, они вспоминали славного Джона Джильпинга, оказавшего им не одну важную услугу в этом самом деле; вспоминались им и слова почтенного джентльмена, сказанные им при прощании:
— Будьте уверены, друзья, что, когда пробьет час расплаты и возмездия, Джильпинг будет на месте! Клянусь, что не займу своего места в палате лордов раньше, чем не увижу казни этого предателя Ивановича!
Однажды, когда все собрались для совещания в большой приемной зале дворца Свечина, граф Оливье получил телеграмму, которой тотчас же поспешил поделиться со своими друзьями. Телеграмма гласила: «Я приезжаю с Пасификом Лорд Воанго».
Известие это было встречено общим взрывом радости.
Оставшись один в Австралии, Джон Джильпинг окончил разбор своих богатых коллекций, предназначенных для Британского музея. Но в тот момент, когда все было готово, он вдруг вспомнил, что у него нет одной маленькой зверюшки, которую туземцы называют «богуи-богуи», а англичанин именовал Lacerta qilpinensis, род маленькой ящерицы. Этикетка уцелела, но сама ящерица исчезла. Отправить коллекции без этого редкостного животного нечего было и думать! Это была желтая ящерица с рогом на голове, еще не известная ученому миру и подробно описанная им в ученом докладе, ящерица, благодаря которой он рассчитывал обеспечить бессмертие своему имени.
И вдруг этакое сокровище пропало! Ему ничего более не оставалось, как заменить исчезнувший экземпляр другим. Но так как эти ящерицы встречались только в самых глухих дебрях страны нирбоа, то Джильпинг, ни минуты не задумываясь, воссел на своего осла и снова направился в глубь страны.
Спустя три месяца он снова вернулся в Мельбурн с драгоценным экземпляром ящерицы, но — увы! — она досталась ему на этот раз дорогой ценой: встреченный отрядом нирбоа и признанный бывшим кобунгом нготаков, Джильпинг был захвачен дикарями, уведен в их деревни и провозглашен кобунгом. А чтобы застраховать себя от похищения кобунга каким-нибудь из других туземных племен, нирбоа, невзирая на протесты злополучного Джильпинга, вытатуировали на его лице эмблемы своего племени — три концентрических кружка: один на конце носа, другой — вокруг губ и третий на подбородке. Как это ни странно, но доблестный англичанин скоро утешился, во-первых, потому, что он нашел свою ящерицу, а во-вторых, как человек практический, решил извлечь из этого неприятного обстоятельства немалую для себя выгоду, она создавала ему репутацию «мученика науки».
Освобожденный нагарнуками, узнавшими о его пленении, Джильпинг поспешил вернуться в Мельбурн со своей знаменитой ящерицей и наконец отправил все свои коллекции и ученые труды в Лондон, куда вслед затем отправился и сам.
Прибытие его в Лондон было встречено целым рядом оваций, банкетов и речей. Он даже имел честь быть представленным королеве Виктории и получил титул лорда Воанго.
Тут он вспомнил о своем обещании друзьям и, проведя несколько дней в кругу родной семьи, решил, запасшись съестными припасами, отправиться в Россию, причем не был забыт и его верный Пасифик.
Прибыв в Париж, Джильпинг прежде всего наведался к старому маркизу д'Антрэгу, от которого узнал об отъезде его сына в Астрахань.
Не теряя ни минуты времени, Джильпинг с ближайшим поездом отправился в Москву вместе со своим неразлучным Пасификом, предварительно отправив уже известную нам телеграмму.
Между тем после событий, разыгравшихся в «доме повешенных», Люс и Фролер пустились по следу «человека в маске», бежавшего с первым утренним поездом в Россию. Спустя несколько дней сыщики вернулись в Париж, прекрасно осведомленные о маршруте и намерениях Ивановича, который на этот раз, желая заманить своих врагов в глубь киргизских степей, не только не старался скрыть свои следы, а, напротив, умышленно вел себя так, чтобы можно было без труда проследить весь его путь от Парижа до Астрахани.
Но так как на этот раз желания Ивановича совпадали с желаниями Оливье и его друзей, то этот ловкий прием ничуть не изменил намерений Оливье преследовать его по всему свету, не зная отдыха и покоя.
Когда вернувшиеся из Москвы Люс и Фролер сообщили, что развалины монастыря в уральской степи избраны местом сборища Невидимых, то им поручили набрать сотню надежных людей, вооружить их и провезти в уральские степи.
Когда было принято это решение, князь Свечин отсутствовал: он усиленно хлопотал об отпуске для себя под предлогом, что его громадные поместья требуют его немедленного присутствия, а на самом деле только для того, чтобы иметь возможность присоединиться к своим новым друзьям и содействовать их планам.
Получив десятимесячный отпуск, он поспешил к графу Оливье, а тот, в свою очередь, сообщил ему о тех мерах, которые были приняты им для осуществления своего плана.
Но князь, к удивлению Оливье, отнюдь не одобрил их.
— Простите, граф, — говорил он, — но вы, по-видимому, совсем не знаете России. Ваш проект совершенно неосуществим, вы только попадете в лапы нашего смертельного врага. Во-первых, я готов поручиться, что мсье Люсу, как ни велика его ловкость, никогда не удастся доставить в Астрахань, не возбудив подозрения русской полиции, сто человек иностранцев. Во-вторых, допустив даже, что каким-нибудь чудом их и удалось доставить в Астрахань, как их собрать здесь? Ведь в первый же раз, как вы вздумаете собрать где-нибудь ваших людей, тотчас нагрянет полиция, арестует их и потребует от вас объяснения ваших намерений, чего вы не можете дать… Наконец, как эти люди смогут действовать в местных условиях, совершенно незнакомых им? Далее, разве не кажется подозрительным, что гг. Люс и Фролер так легко узнали о месте съезда Невидимых, тогда как до этого времени вся русская полиция оставалась в полном неведении относительно избранного места сборища?! Что касается меня, то я глубоко убежден, что это не что иное, как ловушка, в которую Иванович решил заманить вас и из которой никто из вас не должен выйти живым!