Том 4. Солнце ездит на оленях
Шрифт:
— Она ведь нас гонит, да? — спросила Ксандра.
— Да.
— Положи яйцо назад! Я не буду есть такое.
Колян сказал, что птица завтра же снесет новое яйцо.
Но Ксандра все равно требовала:
— Положи! Не то я рассержусь, не буду разговаривать с тобой. Яйцо — это же птенец, ребенок, дитенок. Возьмем — мать останется сиротой.
— Снесет другое и позабудет это.
— Но сейчас-то, видишь, как переживает.
Колян положил яйцо в гнездо. Казалось бы, куропатке можно успокоиться, она же начала изображать раненую. Пробовала улететь, но словно не могла и только взлетывала коротко
— Чего ей надо, чего она хлопочет? — дивилась Ксандра.
— Отманивает нас от гнезда. Она — мамка этих яичек.
— Да ведь ее саму можно схватить.
— Она и хочет этого: хватай меня, охотник, хватай, не трогай только мои яички!
— А мы с тобой хотели яичницу…
Ксандра, за ней и Колян пошли от гнезда. А куропатка мигом заняла его.
Шли уже неделю, и нигде вокруг ни поселка, ни одинокой вежи или куваксы, ни костра, ни дымка, ни единой встречи с охотником, рыбаком или прохожим человеком. Для Коляна это было нормально: он, как и всякий лопарь, весну, лето, осень проводил с одной своей семьей вдали от соседей. Надоест быть, разговаривать с родными — уйдет в лес, в горы, на озера. Там много собеседников: речки, водопады, камни, деревья. Лопари разговаривают со всем живым и мертвым, со всем миром. Надоест разговаривать — он начнет петь или помолчит. Он это тоже умеет.
А Катерине Павловне и Ксандре было тоскливо, жутко: заплутается наш проводник в горах, в камнях; побродим-побродим и вернемся ни с чем. Не случилось бы хуже того. Угораздило же нас довериться ребенку.
Ксандра больше всех вглядывалась, озиралась — не мелькнет ли где что-нибудь человечье: огонек, парус, оленья погонялка — хорей. И она первая заметила то странное, что издали показалось так: большой темный валун был окутан среди полной ясности вокруг голубым зыбким облаком.
— Дым! Дым! — закричала Ксандра, вероятно, с такой же радостью, с какой первый человек, увидевший Америку, крикнул: «Земля! Земля!»
— Горит какая-то куча, вроде угля, — определила Катерина Павловна.
— Топится вежа, — сказал Колян и начал разговаривать с костром, что дымил в веже: — Ты гори, гори, не смей потухать. Дыми сильней! — Он опасался, что огонь погаснет, дым рассеется и ему не найти далекую вежу, пока ничем иным, кроме дыма, не отличимую от валунов.
Прибавили шагу. Дымившийся валун постепенно принял облик огромного перевернутого котла с прогоревшим дном и выбитым краем. В обе дыры валил дым. Вблизи «валун» оказался действительно вежей, сложенной из мертвого, потемневшего мха.
В веже ютилась семья лопаря — хозяин, хозяйка, бабушка, дедушка, стайка ребятишек — выехавшая из поселка на рыбный промысел. Взрослые чистили около вежи только что пойманную рыбу, ребятишки играли. Один малец, годов трех-четырех, играл в охотника. В руках у него был лук с тупой, безобидной стрелой — отец нарочно сделал ему такую, а боевой конец вымазал сажей, замешенной на рыбьем жире, — и малец пускал ее в камни, в собак, в бабушку с дедушкой. Стрела, попадая в цель, оставляла на ней черное приметное пятнышко. И столько было тогда у всех радости!
Другой мальчуган, годов семи, и девочка, чуть постарше его, играли в хозяина и
— Вот и я играл так же, — сказал Колян Ксандре. — Так учился ловить оленей, стрелять. Всему учился.
— И эта девочка скоро будет арканить оленей? — спросила Ксандра.
— Скоро, уже может. Гляди, гляди!
Девочка ловким броском накинула аркан на своего двуногого оленя.
— Этого легко, этот безрогий, смирный. А настоящего, рогатого, дикого?
— Будет и такого.
— А ну, поймай меня! — И Ксандра побежала.
И, сколь ни увертывалась, девочка заарканила ее.
— А теперь буду я тебя, — загорелась Ксандра.
Но аркан в ее руках стал совсем другим: медлительным, не гибким, не метким. Ничего не добившись, только опозорившись, Ксандра отдала его ребятишкам.
— А все-таки я научусь арканить, — решила она. — Придется тебе, Колян, стать моим «оленем». Больше не на ком учиться.
— Зачем я? Вон сколько камней стоит. — Колян подал Ксандре свой аркан. — Учись, лови камни. Я начинал с них.
Сделали небольшой привал, пообедали с рыбаками, угостили их разноцветным ландрином; в ответ рыбаки подарили большую, вкусную лапландскую рыбу сиг.
В пути догнали и некоторое время ехали вместе с лопарской семьей, перебиравшейся из зимнего поселка на весеннюю рыбалку. У лопарей был тяжелый, высокий воз всякого скарба: кувакса в разобранном виде, котлы, чайники, ведра, постели… На макушке воза два меховых свертка, в которых упакованы два покряхтывающих младенца. На каменистом бездорожье воз сильно мотало. Хозяин правил оленями. Хозяйка с трепетно испуганным лицом не отрывала от воза рук и глаз, то поддерживала его, то подтыкала что-то, то улыбалась, чмокала младенцам. Она была так похожа на куропатку, у которой Колян хотел отнять яйца, вся — любовь, тревога, сторожкость.
Дул сильный ветер, хлестал то дождем, то снежной крупой.
— Куда торопятся с ними в этакую непогодь? — встревожилась за малышей Катерина Павловна. — Почему не поставят куваксу?
— Все ездили так, а живем, — успокоил ее Колян.
— Но и умирает, наверно, не мало.
Колян отозвался поговоркой, в которой отразилась вся неустойчивость, вся ненадежность лапландской погоды:
— У нас ждать — нигде не бывать, ничего не поймать.
Пришли в поселок Ловозеро.
— Здесь — половинка пути, — сказал Колян.
— Впереди, стало быть, еще столько же удовольствий, — горько сказала Катерина Павловна. — Да-а, обрадовал.
Здесь решили сделать дневку. Погода, казалось, сознательно и старательно благоволила путникам: было тепло, солнечно, не дождило, не пуржило, не ветрило. Остановились под боком у села на травянистом берегу реки. Не городя куваксы, открытым способом развели костер, сварили уху, позавтракали. Затем Колян пошел в церковь отпевать землю с могилы отца. Катерина Павловна принялась чистить закопченные котелок и чайник. Ксандра считала это дело бесполезным: снова закоптятся, и привязалась к Коляну.