Том 4. Солнце ездит на оленях
Шрифт:
Ксандра сдалась. Максим усадил ее рядом с собой, взял кончик косы, поднес к своей бороде, такой же голубовато-белой, и порадовался:
— Совсем одинаковая шерсть. Я — твой отец, ты — моя дочь. Кто скажет иначе? Никто.
Чай, верно, был застарелый, невкусный. Ксандра пила только в угоду Максиму. А сам старик и Колян пили с удивительным для нее аппетитом.
За чаем обговаривали, где жить Ксандре и где учить ребятишек. Колян предлагал свою пустующую тупу, Максим звал девушку в свою. По его словам, в поселке были и другие подходящие помещения.
На первое время, до школьных занятий, Ксандра решила поселиться в тупе Коляна, устроенной лучше других и, кроме того, милой тем, что жила в ней с отцом и матерью в первый приезд. Если наберется много учеников, тут можно сделать школу, а самой перебраться куда-нибудь; потом будет видней, что делать.
— Ты, Колянчик, помнишь, что говорил в Мурманске? — спросила Ксандра.
— Много чего говорил. Однако, забыл половину.
— Говорил, что ты да я все сделаем?
— Говорил, говорил. И сделаем, сделаем. Что надо?
— Сперва оставь меня! Но далеко не уходи, постой за дверью.
Колян вышел. Ксандра внесла один из чемоданов, не долгое время побыла в тупе одна, потом тоже вышла. В первый момент Колян подумал, что перед ним другая девушка — подтирушка, приглашенная для черной работы и незаметно пришедшая в тупу. Но это была Ксандра, переодевшаяся в старенький халат и спрятавшая свои роскошные косы под бесцветный полинялый платок.
— Зачем оделась так? — спросил он.
— Мыть тупу.
— Мыть? Снова мыть? Давно ли мыла.
— Четыре года назад.
— В ней никто не жил.
— Ошибаешься, Колянчик. Жили и живут.
— Кто?
— Потяни-ка носом! — Ксандра фыркнула: — Брр… невозможно разит мышами. А погляди-ка по углам! Тенета, пауки, дохлые мухи. Мыть, все мыть! — Ксандра распахнула дверь и окна. — Пусть проветривается, а мы пока…
Она задумалась: как быть с багажом? Сложить в тупу Максима. Он пропахнет печным и махорочным дымом. Лучше оставить в санках. И попросила Коляна укрыть багаж чем-нибудь понадежней — от собак. Он укрыл его парусиной, которую берег для новой куваксы.
— Теперь, Колянчик, больше дров и воды!
Он вязанками волочил дрова и бросал в печь, таскал и грел воду. Ксандра мыла потолок, стены, пол и покрикивала:
— Сторонись! Оболью. Мазану.
— Я могу стесать все черное топором, — вызвался Колян.
— Ни-ни, ни в коем случае! — отвергла Ксандра. Она почему-то даже испугалась этого: — Не смей касаться!
— Я хочу сделать тебе легко.
— Мне не нужно легко, мне нужно черно.
— А помнишь, как старалась над ним? — Колян показал пальцем на светлое пятно, выскобленное некогда Ксандрой.
— И хорошо, что тогда не выскоблила всего. Черное-то как пригодится еще.
— Зачем пригодится? — недоумевал Колян. — Скажи!
— Потом.
— Почему не сейчас?
— В отместку тебе. Теперь ты вспомни, сколько потомкал мне. А когда тебе потомкают — не нравится?! Хитер бобер. — Ксандра, благодушно посмеиваясь, интриговала дальше: —
— Ладно, буду ждать, — покорно твердил Колян.
— Ждать не хитро. Ты догадайся!
— Некогда, сама говоришь: таскай дрова, таскай воду.
— Да, да, это в первую очередь.
Работали азартно, во всю мочь. Коляну было удивительно, какой сильной и ловкой стала Ксандра: если он, замешкавшись с дровами, опаздывал принести воду, она бежала сама к ручью и несла сразу два ведра. Несла в гору и еще находила силу болтать, смеяться, Колян был явно слабей ее.
Домывая тупу, она спросила Коляна:
— У тебя есть свободные, ненужные санки?
— Как не быть. Есть много.
— Дай мне.
— Зачем?
— Я сделаю из них кровать.
Матрац, подушки, одеяло Ксандра привезла из дома, а кровать не взяла — решила заменить легкими санками.
— Пойдем к Максиму выбирать! — позвал Колян.
Саночное хозяйство у них было общее. Пошли. Возле тупы Максима стояло несколько санок, от молодых, еще белых, до совсем древних, уже седых, годных только в огонь. Выбрали негодные для езды, но еще целые. Колян немножко укоротил их, Максим укрепил расшатанное, затем поставили на место. Ксандра опробовала всяко: и пошатала, и полежала, и посидела. Санки стояли твердо, не скрипели. Довольная, она сказала:
— Если бы я умела, написала бы стихи — гимн старым лапландским санкам. Сколько они бегали, видели всего. Мне и во сне не пережить этого.
Санки, верно, были знаменитые: на них Колян ездил первые месяцы революции, годы гражданской войны; перевозя подпольщиков и партизан, искрестил всю Лапландию. А Максим несколько раз ставил под санки новые полозья взамен истертых.
«Теперь помчат меня в страну грез», — подумала Ксандра.
К сумеркам она убрала всю тупу, занавесила окна, перенесла багаж, достала посуду, белые сухари, конфеты, всякое другое городское угощение, накрыла стол и пошла к Максиму.
— Прошу ко мне на новоселье!
Праздновали втроем: Колян, Максим, Ксандра. Праздновали без вина, но и так всем было хорошо. Печка, перестроенная еще отцом Ксандры, совсем не дымила. Тупа освещалась, как церковь, свечами. Чай был особо ароматный, цветочный.
Колян взял гусли и сказал Ксандре:
— Я хочу отдать тебе долг.
— Какой?
— Вот слушай. Это я сложил для тебя, — и спел:
На воде разыгралася рыба. На нее загляделся олень. Хорошо мне на Волгу уйти бы, Как уходит туда ясный день. Но не знаю далекой дороги И не знаю, ждут ли меня. И страшат падуны и пороги, Что, конечно, на Волге гремят.