Том 4. Торжество смерти. Новеллы
Шрифт:
— О чем ты думаешь? — спросила Ипполита, дотрагиваясь до него. — Ты хочешь остаться здесь?
Джорджио поднялся и ответил:
— Поплывем.
Жизнь Женщины-Врага еще находилась в его руках. Он еще мог уничтожить ее. Быстрым взглядом обвел он вокруг себя. Великая тишина царствовала на холме и на берегу, на Трабокко молчаливые рыбаки сидели над своей сетью.
— Ободрись! Поплывем, — повторил он, улыбаясь.
— Нет, нет! Никогда! Ни за что!
— Тогда останемся здесь.
— Нет. Кликни людей с Трабокко.
— Да они будут смеяться над нами.
— Хорошо, в таком случае
— Но ведь, если бы ты не пугалась и не сжимала так мои руки, я бы мог поддерживать тебя.
— Нет, нет, я хочу переправиться на cannizza.
Она говорила так решительно, что Джорджио покорился. Он встал на край скалы и, сложив руки рупором, позвал одного из сыновей Туркино.
— Даниэле! Даниэле!
На повторенный призыв рыбак оторвался от машины, перешел через мостик, миновал балки и побежал вдоль берега.
— Даниэле! Доставь нам сюда cannizza!
Рыбак расслышал, вернулся назад, направился к челнам из тростника, лежащим на песке под лучами солнца, в ожидании сезона ловли сепии. И, спустив один челнок в воду, он прыгнул в него, оттолкнулся длинным шестом и поплыл к Scoglio di Fuori.
Ha другой день утром — это было воскресенье — Джорджио, сидя под дубом, слушал рассказ старика Кола о том, как несколько дней тому назад в Focco Casauria новый Мессия был схвачен жандармами и препровожден в тюрьму св. Валентина вместе со своими учениками. Кривой говорил, покачивая головой:
— Сам Господь наш Иисус Христос пострадал от ненависти фарисеев. Этот также пришел на поля, принося с собой мир и изобилие, и вот — его сажают в тюрьму!
— Ах, отец, не огорчайся! — воскликнула Кандия. — Мессия покинет тюрьму, как только захочет, и мы его еще увидим в наших краях. Подожди немного!
Она стояла, прислонившись к косяку двери, твердо перенося свою тяжелую беременность, и в ее больших серых глазах светилось безмятежное спокойствие.
Вдруг Альбадора, семидесятилетняя Цибела, подарившая миру 22 младенца, поднялась по тропинке во двор и, указывая на соседнюю с берегом левую скалу, возвестила с большим волнением:
— Там утонул ребенок.
Кандия перекрестилась. Джорджио встал и прошел на террасу, чтобы посмотреть в указанном направлении. На берегу, у подножия скалы, по близости от рифов и туннеля белело какое-то пятно — вероятно, простыня, покрывавшая маленького утопленника. Кучка людей стояла возле.
Так как Ипполита отправилась с Еленой к обедне в часовню гавани, то ему захотелось пойти к месту катастрофы, и он сказал своим хозяевам:
— Пойду посмотрю.
— Зачем хочешь ты причинить боль своему сердцу? — спросила Кандия.
Он быстро спустился по тропинке вниз, коротким путем достиг берега и пошел вдоль моря. Приблизившись к месту катастрофы, немного задыхаясь, он спросил:
— Что случилось?
Собравшиеся крестьяне поклонились и дали ему дорогу. Один спокойно ответил:
— Это одна мать лишилась своего сына.
Другой, одетый в холщевую рубашку, приставленный, чтобы сторожить труп, наклонился и снял простыню. Показалось неподвижное маленькое тельце, распростертое на жесткой земле. Это был ребенок 8–9 лет, худенький, вытянувшийся белокурый мальчик. Вместо подушки под его голову положили его свернутую
— Каким образом он утонул? Где? — спросил Джорджио тихо.
Человек в холщевой рубашке не без некоторого нетерпения, рассказал то, что ему, очевидно, приходилось не раз повторять. У него было тупое квадратное лицо с нависшими бровями, с громадным жестоким ртом. «Отведя овец в хлев, мальчик тотчас же взял свой завтрак и отправился с товарищем купаться. Но, едва ступив в воду, упал и утонул. На крики его товарища прибежали люди из дома на берегу и вытащили его уже мертвым, несмотря на то, что вода в этом месте едва доходила до колен человека. Его держали головой вниз, чтобы заставить вылиться воду из горла и носа, трясли его, но все было напрасно». И, указывая место, куда успел дойти бедняжка, крестьянин взял камень и бросил его в море.
— Вон там. Всего в трех саженях от берега.
Безмятежное море тихо вздыхало около головки мертвого малютки. Но солнце заливало берег, и чем-то безжалостным веяло на жалкий труп от сияющего неба и от суровых зрителей.
Джорджио спросил:
— Почему не отнесете вы его в тень или в дом на кровать?
— Его нельзя трогать, — наставительно сказал сторож. — До прибытия властей нельзя его трогать.
— По крайней мере отнесите его в тень, под насыпь.
Сторож упрямо повторил:
— Нельзя его трогать.
Ничто не могло быть печальнее этого безжизненного хрупкого созданьица, распростертого на камнях, охраняемого невозмутимым грубым человеком, повторявшим один и тот же рассказ, с теми же словами, с тем же жестом бросания камня в море.
— Вон там.
Подошла женщина — мегера с крючковатым носом, с жесткими глазами, с поджатыми губами — мать товарища мальчика. Ясно видно было, что ее смущает подозрительная тревога, как бы не обвинили ее сына. Она говорила со злобой, словно сердясь на погибшего.
— Это уж такая его судьба. Господь сказал ему: иди в море и утони.
Она яростно размахивала руками.
— Зачем он шел туда, если не умел плавать?
Один ребенок, не принадлежавший к этим крестьянам, сын моряка, повторил:
— Зачем он шел? Мы все умеем плавать.
Подходили еще люди, смотрели с холодным любопытством, останавливались или шли дальше. Кучка народа стояла на железнодорожной насыпи, другие смотрели с вершины скалы, как в театре. Дети, сидя или стоя на коленях, играли камушками, бросая их в воздух и подхватывая руками.