Том 4. Ведь и наш Бог не убог, или Кое-что о казачьем Спасе. Из сказов дедуси Хмыла. Часть II. Соль
Шрифт:
Как понять слова Лесника? Попробуем их истолковать его же толкованием. Если наша жизнь «гладкая», ничего не торчит из неё, ничего не высовывается, а что это значит, мы скажем позже, то люба нам. Если люба, то в силе мы. Ток жизни прямо через нас течёт! Это и есть в жире. Хабара, или сытость, – хорошо. Но не всегда лишь сытостью доволен будешь. Вроде и брюхо набито, и закрома полны, а нет довольствия! Нет довольствия – нет полноты. Не облый ты. Нет полноты, жизнь витком пошла. Где уж тут о Задуми радеть? Киснешь в уксусе! А если мы в жире от любы, то полно нам! И течёт наша жизнь рекой могучей. Стремится. Не застаивается в тимение – болото, да в колтуны жива не сбивается. В общем, люба нам! И благо нам!
Но
Или же подпортил ремонт хозяйский, сделав дыру в полу, метая туда нож. Всё! Не люба теперь у хозяина. Перестала жива течь по его селибе, усиливая его бытие. Растатурица пришла. Беспорядок. А за ней тарарах начался. Если люба подразумевает «добрый» к нам ток жизни, в роту, то тарарах, сопровождающий растатурицу, – это рваный ток жизни, с вирами (водоворотами). Это ещё не в клязю, но близко к ней. Как говорил наказитель: «Тарарах! И сила жизни колтунами болезненными взялась».
Мы тут же упрекаем того, кто о доме своём печётся, – мол, скупердяй. Невозможно же жить так, чтобы нигде не капнуть, нигде не наследить.
Но что на самом деле? Тот, кто криво смотрит на разнузданных гостей, лишь за жизнь борется. А гость, если он невежественный, что не возьмёт чужое, оно у него «в руках гореть будет» и ломаться. Потому тот, кто пустил тебя в свой дом, в праве потребовать от тебя закрывать шкафы, не бросать где угодно полотенца, не оставлять посреди комнаты сумки, не дырявить полы, играя в ножики, не оставлять на столе стаканы. Всё это его любу нарушает, потому как торчит в его поселенном пузыре.
Бытие наше округлое. И вот ты видишь, что нечто выпирает из него. Дыбится, дыбится, дыбится скопившимся нестиранным бельём. И – тр-р-р-р-р! Это поселенный пузырь треснул. Вруб образовался. Тут же колтун и появляется. А через него нас мучить будет. Мытарить. Врубы мироустроения – такие же мыти для нас, как и телесные слабины. Потому мы о них и говорим тут.
А если человек поел и оставил посуду на столе? Мол, тётя придёт и помоет. Тарарах тут? Тарарах! Не люба! А мусор неубранный – тарарах? Тарарах! Оборванные обои – тарарах. Забитая раковина – тарарах. Стул посреди комнаты – тарарах! Крошки хлеба на столе – тарарах! Может, поэтому наши предки весной хаты белили да селибу свою прибирали, чтобы люба была и чтобы тарараха не было.
В одном только не стоит заблуждаться. Не стоит любу казачью в пропись забирать. Чтобы она не стала тарарахом. Ток жизни без русла! И в этом его непостижимость. Но и могутность его в этом же! Стоит его в русло прописью свести, чтобы постигнуть, он слабеет. Я над ним поднимаюсь. И проку мне тогда от него? Куда он меня вынесет? Тут весь секрет овладения силой в равности! Меньший я – не оседлаю силу. Больший – она не вынесет меня. Бесполезна она в обоих случаях.
Есть люди, которые любу не только для себя видят, но и за других. Талант! Такие часто становятся дизайнерами. Ну что же, дело доброе! Только доделем бы не стать! Это тот, кто «на все руки от скуки» мастер.
Это так! А это этак! Ну я же сказал, насеру его матер, что надо так делать! Какого, вы, козлы, по другому всё мутите! Что, русского (английского, французского, норвежского, итальянского) не понимаете?
Додель – убийца живы и душитель любы! Кстати, кто любу видит, тот со Стихией дружен. Он на гребне! Не волны, но на гребне гряды горной! Это к харобре больше относится. «Такой не просто в Стихию ножки опустил, – говорил наказитель, – как все мы. Он по шейку в Стихии. Чуть – и нырнул в неё!»
А как научиться видеть живу и в ловитве на неё преуспеть, в любе? Просто отслеживай свои мыти, отлавливай своё быдло и ставь его в стойло! Да от доделя подальше держись. И тогда ты увидишь, что живу уязвляет. Хоть в вещах, хоть в делах. Что это может быть? Сор? Да! Неубранная кровать? Да! Грязные ботинки? Да! Поломанный солдатик? Да! Захламлённая комната? Да! А если вещи не помещаются по шкафам? Значит, не они уже для тебя, а ты для них стал! Они съедают тебя. Либо пусти их по миру, либо сделай подвиг и расширь свой мир, чтобы вещи эти уместились в нём. Вещи заставляют тебя на себя взглянуть да о подвиге, который назрел в твоей жизни, напоминают. Может быть, маленьком, но очень важном на сей час для тебя! Не обратишь на это внимание, не люба тебе будет, а тарарах.
Вот вкратце о казачьей любе. Нет в ней «системы». Но без неё не стать тебе волшебником! Не взобраться «на гребень». Не быть воином, не стать писателем. Впрочем, всё в кубле! Быдло, люба, тарарах, «на гребне». Всё едино!
Земля тряслась – как наши груди,
Смешались в кучу кони, люди,
И залпы тысячи орудий
Слились в протяжный вой…
А если вам до сих пор так и непонятно, как быдло с любой связано, то вобьём в образ окончательный гвоздь. Вся эта немытая посуда, отколотая чашка, блюдце с трещинкой, дырка в кармане и ещё чего там – от лени моей, или от недостатка во мне. Недостатки мои и есть черты портрета скотины. Я вот сижу и не вижу, как в эти недостатки сила жизни утекает. А она утекает. И вместо усиления жизни я получаю её скудость. И начинается моё мытарство. Слабины ведь, или недостатки, называли мытями. Это не только не есть, не пить, не слабиться, но и не валяться в луже! Мы про себя. Учимся бдеть врубы своего мироздания. Тем скотину и повиваем! Так что строгие пестуны, кричащие: «Не есть, не пить, не слабиться!», вроде бабки-повитухи для нас. Но мы же сами для себя можем стать повитухами? Можем!
Только не впадайте в другую крайность. Повивают скотину не запретами! Не есть, не пить, не слабиться – это не запреты! Глупо одолевать скотину свою скотскими штуками! Повивают её осознанием, то есть высветляют. И это всё то же казачье светло! Когда я говорю себе «не спать», я говорю своему быдлу: «Я вижу тебя!» И оно уходит. Остаётся желание спать, которое и является физиологическим. Ты спишь, а не нежишь свою милую скотинку! Так что никаких запретов тут не может быть! Насилие – мета всё той же скотины во мне! А суровая аскеза грешит… Просто грешит! Мимо сути она!
* * *
Будет ли лишним то, что мы скажем теперь? Как-то раз одна наша добрая знакомая озадачила нас следующим замечанием: «Носит нас по мирам, и это нормально! Но иногда рядом с нами, или мы сами тому способствуем, начинает открываться некое пространство, куда нас затягивает со страшной силой! И нам только кажется, что мы контролируем ситуацию! На самом деле это липкое и мерзкое проникает в сознание, и мы начинаем понемногу меняться! Я наблюдаю это особенно у стариков или у тех, кто подходит к этой вехе. Они начинают жаловаться на внезапно навалившуюся апатию, нежелание что-либо делать и даже думать. В медицине это называют энцефалопатией, но по рассказам это нечто более страшное!»