Том 5. Чудеса в решете
Шрифт:
Опасаясь за целость своего верного друга, Димка выдернул его из цепких объятий и отложил подальше, а так как верблюжья шея оказалась все-таки помятой — пришлось, в виде возмездия, плюнуть на носок предприимчивого ботинка.
Этот развратный щеголь еще поюлил немного и уполз, наконец, восвояси, несолоно хлебавши.
С левой стороны кто-то подсунул руку под скатерть и тайком выплеснул рюмку на пол.
Димка лег на живот, подполз к лужице и попробовал сладковато, но и крепко достаточно.
— Уже там напились, наверху. Уж вниз выливают — понял?
Действительно, наверху все уже приходило к концу. Стулья задвигались, и под столом немного посветлело. Сначала уплыли неуклюжие коровьи ноги тетки, потом дрогнули и стали на каблучки голубые ножки. За голубыми ножками дернулись, будто соединенные невидимой веревкой, лакированные туфли а там застучали, загомозились американские, желтые — всякие.
Димка доел совсем размокшую сдобу, попил еще из лужицы и принялся укачивать верблюда, прислушиваясь к разговорам.
— Если устали, — слышал он голос матери, — так прилягте тут на диване — никто беспокоить не будет. Мы переходим в гостиную.
— Да как-то… этого. Неловко.
— Чего там неловко — ловко.
— Ей-Богу, как-то не тово…
— Чего там — не того. Дело праздничное.
— Я говорил — не надо было мешать мадеру с пивом.
— Пустое. Поспите, и ничего. Я вам сейчас с Глашей подушку пришлю.
Топот многочисленных ног затих. Потом послышалось цоканье быстрых каблучков и разговор:
— Вот вам подушка, барыня прислала.
— Ну, давай ее сюда.
— Так вот же она. Я положила.
— Нет, ты подойди сюда. К дивану.
— Зачем же к дивану?
— Я хочу христ…ее…соваться!
— Уже христосовались. Так нахристосовались, что стоять не можете.
Неописуемое удивление послышалось в убежденном голосе гостя:
— Я? Не могу стоять? Чтобы у тебя отец на том свете так не стоял, как… Ну, вот смот…три!..
— Пустите, что вы делаете?! Войдут!
Судя по тону Глаши, она была недовольна тем, что происходило. Димке пришло в голову, что самое лучшее — пугнуть хорошенько предприимчивого гостя.
Он схватил верблюда и брякнул его об пол.
— Видите?! — взвизгнула Глаша и умчалась, как вихрь.
Укладываясь, гость ворчал:
— Ай, и дура же! Все женщины, по-моему, дуры. Такую дрянь всюду развели… Напудрит нос и думает, что она королева неаполитанская… Ей-Богу, право!.. Взять бы хлыст хороший да так попудрить… Трясогузки!
Димке сделалось страшно; уже стало темнеть, а тут кто-то бормочет под нос непонятное… Лучше уж уйти.
Не успел он подумать этого, как гость, пошатываясь, подошел к столу и сказал, будто советуясь сам с собой:
— Нешто коньячку бутылочку спулить в карман? И коробка сардин
Что-то коснулось его ноги. Он выронил сардины, испуганно отскочил к дивану и, повалившись на него, с ужасом увидел, что из-под стола что-то ползет. Разглядев, успокоился:
— Тю! Мальчик. Откуда ты, мальчик?
— С-под стола.
— А чего ты там не видел?
— Так, сидел. Отдыхал.
И тут же, вспомнив правила общежития и праздничные традиции, Дима вежливо заметил:
— Христос воскресе.
— Еще чего! Шел бы спать лучше.
Заметив, что его приветствие не имело никакого успеха, Дима, для смягчения, пустил в ход нейтральную фразу, слышанную еще утром:
— Я с мужчинами не христосуюсь.
— Ах, как ты их этим огорчил! Сейчас пойдут и утопятся.
Разговор явно — не налаживался:
— Где были у заутрени? — уныло спросил Дима.
— А тебе какое дело?
Самое лучшее для Димы было уйти в детскую, но… между столовой и детской были две неосвещенных комнаты, где всякая нечисть могла схватить за руку. Приходилось оставаться около этого тяжелого человека и поневоле поддерживать с ним разговор:
— A y нас пасхи сегодня хорошие.
— И нацепи их себе на нос.
— Я не боюсь пойти через комнаты, только там темно.
— А я тоже вот одному мальчишке взял, да и голову отрезал.
— Он был плохой? — холодея от ужаса, спросил Димка.
— Такая же дрянь, как и ты, — прошипел гость, с вожделением оглядывая облюбованную на столе бутылку. Где-то вдали послышался голос мамы.
— Да… такой же был, как и ты… Хорошенький такой, прямо дуся, такая, право, малая козявочка…
Голос мамы удалился и затих.
— Такая козявка, что я бы ее каблуком — хрясь!.. В лепешку дрянь такую. Пошел вон! Иди! Или тут из и дух вон!
Дима проглотил слезы и опять кротко спросил, озираясь на темную дверь:
— А у вас пасхи хорошенькие?
— Чихать мне на пасхи, — я мальчишек ем, таких, как ты. Дай-ка свою лапу, я отгрызу…
И вдруг — голос мамы, совсем близко:
— А куда это мамин сын задевался?
— Мама!! — взвизгнул Димка и зарылся в шуршащую юбку.
— А мы тут с вашим сынком разговорились. Очаровательный мальчик! Такой бойкенький.
— Он вам не мешал спать? Разрешите, я только уберу все со стола, а там спите сколько хотите.
— Да зачем же убирать?..
— А к вечеру опять накроем.
Гость уныло опустился на диван и вздохнул, шепнул самому себе под нос:
— Будь ты проклят, анафемский мальчишка! Из-под самого носа увел бутылку.
Три желудя