Том 5. Дживс и Вустер
Шрифт:
Старикашка Бассет бросил на меня острый взгляд, от которого сердце совсем зашлось.
— Да, мистер Вустер?
— Э…а… могу я поговорить с вами?
— Поговорить со мной? — Я видел, что в душе сэра Уоткина Бассета борются непреодолимая неприязнь к Вустерам, которые грозят заполонить его святая святых, и чувство долга по отношению к гостю. Наконец последнее взяло верх. — Ну что же… То есть… Если вы действительно… Да, конечно… Садитесь, пожалуйста.
Я сел и почувствовал себя гораздо увереннее. В суде вы обязаны стоять. Старый хрыч метнул в мою сторону
— Ну что же, Оутс, думаю, мы все обговорили.
— Очень хорошо, сэр Уоткин.
— Вы уяснили, что я прошу вас сделать?
— Да, сэр.
— Что касается другого дела, я вникну в него со всем вниманием, помня о высказанных вами подозрениях. Будет проведено самое тщательное расследование.
Ревностный служака удалился, громко топая. Старикашка Бассет принялся перекладывать бумаги на столе. Потом скосил на меня глаз.
— Мистер Вустер, это был полицейский Оутс.
— Да.
— Вы его знаете?
— Я его видел.
— Когда?
— Сегодня днем.
— А позже?
— Нет.
— Вы совершенно уверены?
— Да, совершенно.
— Хм.
И снова взялся за бумаги, потом завел другую пластинку:
— Мы были очень огорчены, мистер Вустер, что вы не остались с нами в гостиной после ужина.
Конечно, такое признание слегка обескуражило. Не может же человек, хоть сколько-нибудь деликатный, признаться хозяину дома, что бегает от него, как от прокаженного.
— Вас очень не хватало.
— В самом деле? Я очень огорчен. У меня немного разболелась голова, и я пошел к себе отдохнуть.
— Понятно. И все время оставались у себя?
— Да.
— Вы случайно не вышли прогуляться и подышать свежим воздухом? Очень помогает при головной боли.
— Нет, я все время лежал.
— Понимаю. Однако странно: моя дочь Мадлен говорит, что дважды заходила к вам после ужина, но комната была пуста.
— В самом деле? Она не застала меня?
— Нет.
— Наверное, я был в другом месте.
— Та же самая мысль пришла в голову и мне.
— А, вспомнил. Я действительно выходил два раза.
— Ясно.
Он взял ручку и нагнулся над столом, постукивая ручкой по указательному пальцу левой руки.
— Сегодня вечером кто-то похитил каску у полицейского Оутса, — сообщил он, меняя тему.
— Да что вы!
— Представьте себе. К сожалению, он не разглядел злоумышленника.
— Не разглядел?
— Нет. В тот миг, когда совершалось преступление, он стоял к негодяю спиной.
— Конечно, трудно разглядеть злоумышленника, если стоишь к нему спиной.
— Да уж.
— Да.
В разговоре наступила пауза. И хотя мы вроде бы соглашались друг с другом по всем пунктам, я по-прежнему чувствовал, что обстановка напряженная, и попытался разрядить ее байкой, которую помнил еще со времен in statu pupillari. [36]
— Так и хочется спросить: «Quis custodiet ipsos custodes»? Что скажете?
— Прошу прощения?
— Это так древние
36
Здесь: студенческих (лат.).
— А-а, теперь понял. Что ж, могу допустить, что человек с определенным складом ума способен усмотреть в произошедшем нечто забавное. Но уверяю вас, мистер Вустер, что я, как мировой судья, не разделяю подобную точку зрения. Я подхожу к делу со всей возможной серьезностью, и когда преступник будет пойман и взят под стражу, я использую все доступные мне средства, чтобы добиться от него признания моих взглядов единственно правильными.
Мне все это очень не понравилось. Охватила неожиданная тревога за судьбу старого друга Пинкера.
— Скажите, а какое наказание его, по-вашему, ждет?
— Ценю вашу любознательность, мистер Вустер, но в данный момент я не готов поделиться с вами моими соображениями. Могу только сказать, повторив слова покойного лорда Асквита: поживем — увидим. Возможно, вы очень скоро сможете удовлетворить свое любопытство.
Мне не хотелось бередить старые раны, я всегда был склонен считать, что пусть мертвое прошлое хоронит своих мертвецов, однако подумал, что подсказка не повредит.
— Меня вы оштрафовали на пять фунтов, — напомнил я.
— Вы уже изволили сообщить мне об этом нынче, — ответил он и облил меня холодом сквозь стекла пенсне. — Но если я правильно понял, нарушение закона, которое привело вас ко мне, на скамью подсудимых в полицейском суде на Бошер-стрит, было совершено вечером в день ежегодных гребных гонок между восьмерками Оксфордского и Кембриджского университетов, когда власти по традиции смотрят сквозь пальцы на некоторые вольности. В нынешнем деле не существует смягчающих вину обстоятельств. И когда я буду судить преступника, нагло похитившего у полицейского Оутса государственную собственность, он, без сомнения, не отделается всего лишь штрафом.
— Неужели в тюрьму посадите?
— Я сказал, что не готов делиться с вами моими соображениями по этому поводу, но уж коль скоро мы зашли с вами достаточно далеко в обсуждении дела, я поделюсь. На ваш вопрос, мистер Вустер, я могу дать лишь утвердительный ответ.
Гробовое молчание. Он по-прежнему стучал концом ручки по указательному пальцу, а я, если память мне не изменяет, принялся поправлять галстук. Расстроился я ужасно. Бедняга Пинкер, его вот-вот заключат в темницу, ведь я его друг, меня кровно волнует его судьба, его карьера, как тут не волноваться. Ничто так не мешает продвижению священника вверх на избранном им поприще, как отбывание срока в каталажке.