Том 5. Лесная капель. Кладовая солнца
Шрифт:
Рассказав все учителю, я попросил его найти мне мальчика, спасителя Жульки, обещал, что подарю ему любимую мной книгу «Всадник без головы» в хорошем издании. Учитель обещал мне найти мальчика, и после того я уехал надолго учить Жульку в болотах.
Приближалось время охоты, когда, выучив Жульку, я вернулся домой и в первый же день направился к учителю. Оказалось, найти спасителя Жульки не так-то легко. Но только несомненно, что он был среди школьников.
– Он сделал хорошее дело, – сказал я, – мы ищем, чтобы поблагодарить его, почему же он не хочет открыться?
– В том-то и дело, –
– Но не все же такие мальчики: нам нужно непременно найти его, нам нужен пример для других.
– Это правда! – ответил учитель.
И, подумав немного, сказал:
– Мне пришла в голову мысль. Мы найдем! Скажите, сколько было гусей?
– Их было восемь, – ответил я.
– Так помните: восемь, – сказал учитель, – и напишите рассказ об этом случае, напишите правдиво и подчеркните в нем, что было не сколько-нибудь, а именно восемь гусей.
Замысел свой учитель от меня скрыл. Я и не стал допытываться, скоро написал рассказ, и в одно воскресенье мы с учителем устроили чтение в школе веселых рассказов разных авторов. Так дошло и до чтения моего правдивого рассказа о собаке Жульке и о гусях. Нарочно для правдивости я и Жульку привел в школу, показывал, как она по слову «лежать!» ложится, как делает стойку. Веселье началось особенное, когда я читал про гусиный пух и что я, как полководец, держал в уме поведение каждого гуся.
– А сколько их всех было? – спросил меня в это время учитель.
– Восемь гусей, Иван Семеныч!
– Нет, – сказал учитель, – их было пятнадцать.
– Восемь! – повторил я. – Утверждаю: их было восемь.
– И я утверждаю, – резко сказал Иван Семеныч, – их было именно пятнадцать, и могу доказать; хотите, пойдем сейчас к хозяину и сосчитаем: их у него пятнадцать.
Во время этого спора чье-то нежное, стыдливое сердце сжималось от боли за правду, и это сердце было на стороне автора рассказа о гусях и собаке. Какой-то мой слушатель, мой читатель будущий, мой сторонник, горел за правду у себя на скамеечке.
– Утверждаю, – сказал учитель, – гусей было пятнадцать.
– Неправда! – закричал мой друг. – Гусей было восемь.
Так мой друг поднялся за правду, весь красный, вихрастый, взволнованный, с глазами, гневно устремленными на учителя.
Это и был Вася Веселкин, стыдливый, застенчивый в своих добрых делах и бесстрашный в отстаивании правды.
– Ну, спасибо тебе, мой друг, – сказал я и подарил спасителю моей Жульки любимую в детстве книгу «Всадник без головы».
Хороший человек*
Лет пятнадцать тому назад в Доме ветеранов Революции в возрасте за восемьдесят умерла замечательная народная учительница. В крематории ее сожители по «Дому Ильича» один перед другим старались лучше и лучше сказать что-нибудь о ее жизни. Но светлая личность покойницы, человека
– Нас покинул хороший человек!
Только всего и сказала, но эти простые слова дошли у нас у всех до самого сердца.
Через минуту половицы раздвинулись, покойница исчезла, но «хороший человек» остался среди нас, и у всех из уст в уста перебегали одни и те же слова:
– Да, вот это уж действительно, она была настоящий хороший человек!
Тогда-то на этих скромных похоронах и пришлось нам крепко задуматься об этих простых словах.
Было так, будто этих похорон нам еще мало, чтобы усвоить себе ясно смысл этих слов. Казалось тогда, что скажи молодому даровитому артисту «хороший человек» вместо аплодисментов его таланту, и он, пожалуй, обидится. Да и как тоже скажешь великому поэту или артисту, Лермонтову или Шаляпину: вы, мол, хорошие люди. Казалось тогда, что быть хорошим надлежит «среднему» человеку, и что вообще этих средних больше, и что в среднем люди все достаточно хороши.
Однако годы проходят, и все вокруг изменяется, и почему-то к старости кажется, будто хороших людей становится все меньше и меньше. Наконец приходит время, когда остановишься в дверях и высматриваешь, не видать ли где-нибудь хорошего, чтобы к нему подсесть…
Несколько лет тому назад моя охотничья лодочка пристала к берегу моей любимой реки Нерли, и я пошел искать себе ночлег в деревне Желтяково Переславского района Ярославской области. В летнее время школы бывают свободны, и тогда всего проще бывает охотнику познакомиться с учителем.
Так вот, я постучался в школу, и меня встретила высокая пожилая женщина со светлым лицом и молодыми голубыми глазами.
Это была известная в Переславском краю славная учительница Елизавета Федоровна Белоярская. Она была уже другого, более близкого нам поколения, чем та старая учительница, «хороший человек». Главная работа ее, почти тридцать лет, прошла в советское время. Началась ее жизнь в школе цветами, не помню хорошо, какие это были цветы: фикусы, лимонные деревья, пальмы или филодендроны. Теперь деревья эти, по одному в комнате, так разрослись, что каждое заполнило все пространство, и класс представлял собою зеленый сад с мелькающими между ветками головками детей.
Утром я еще дремал, когда в отведенную мне комнату прибежали дети с тряпками в руках и, не спуская глаз с моей собаки, поднимаясь на парты, на лесенку, стали вытирать пыль с листьев огромного дерева.
Когда ребята покончили с чисткой классных деревьев, мы пошли с ними в сад, огород и на пчельник. Тут уже каждый знал свое место, и совсем была незаметна руководящая воля учительницы. Но мы-то, конечно, знали, сколько незаметного труда было вложено, чтобы создать такой воодушевленный коллектив из обычного стада деревенских буянов. Мало того! Мы тоже хорошо знали, сколько такта требовалось от учителя, чтобы школа завоевала уважение и симпатию родителей в деревне. В то время в деревне был еще резкий разлад отцов и детей, и лад школы с отцами и детьми казался делом очень трудным.